Энфилд Роуд - Дневник стоматолога. You'll Never Walk Alone

А я в свою очередь принимал всех пациентов одинаково, не разделяя их на классы и так далее, да и большого различия в классе среди моих пациентов не наблюдалось – моими пациентами были в основном люди пожилого возраста, дети либо люди, ведущие асоциальный образ жизни. Правда, последняя неделя выдалась весьма тяжелой из-за того, что на приеме у меня были практически одни дети. Для большинства стоматологов детская стоматология является просто адом: невыносимые крики и капризы детей не дают провести адекватного лечения, так вот эта неделя дала понятие мне о детской стоматологии.

На приеме бывают совершенно разные дети с совершенно разными родителями. Одни – родители-невротики: кричат на своих детей и заставляют их, под угрозой расправы дома, лечить зубы. Вторые – родители, чья чаша терпения если переполнится, то обрызгает всех вокруг: они сперва спокойно пытаются объяснить детям, затем их тон меняется и появляются легкие угрозы, дальше они выходят из кабинета и оставляют ребенка наедине с врачом, продолжают слышать пустой плач ребенка и отказ лечиться – их терпение лопается, они яростно врываются в кабинет и начинают колошматить ребенка, судорожно раздвигая ему челюсть и крича на него так, что слюна разлетается во все стороны. Третьи – родители-торгаши: они ведут переговоры с ребенком прямо на кресле, предлагая ему все более выгодные условия. Четвертые – родители-параноики: они будут тревожить врача и в нерабочее время из-за того, что обнаружили у ребенка какую-то мелкую точку на зубе, которую не увидеть невооруженным глазом. Пятые – родители интернет-эксперты: они знают все диагнозы, методы диагностики, методы профилактики и лечения, разговаривают с тобой на врачебном языке и убеждены в своих знаниях. И эта классификация с каждым разом пополняется.

Сегодня у меня на приеме была четырехлетняя девочка вместе со своей мамой. Они сели на кресло – сперва села мама, а потом себе на колени посадила ребенка, чтоб тот хоть как-то чувствовал себя в безопасности. В таком возрасте дети совершенно не понимают, что с ними будет происходить в стоматологическом кресле, и каждое слова врача пролетает мимо ушей, как только они слышат сверление писклявого наконечника. Задача родителей в таком случае, раз уж их ребенок в таком раннем возрасте уже нуждается в лечении, настраивать ребенка перед посещением стоматолога всяческими рассказами о том, что нужно лечить зубки и что лечение иногда может быть совсем немного неприятным, а не говорить, что больно точно не будет, что главное только держать рот открытым. Если ребенок первый раз на приеме и почувствовал малейшую боль во время лечения, которую, по словам родителей, он не должен был чувствовать, то ребенок в следующий раз уже не будет верить ни врачу, ни родителям, что бы те ни говорили, – он просто не будет открывать рот, зная, что его обманывают. У детей очень ограниченный лимит на ложь, тем более когда это касается их зубов.

Так вот, как только я включил мотор и бор в наконечнике начал свой быстрый ход, в это же время ребенок, сидевший в кресле, тут же вскочил – даже не вскочил, а скатился вниз по креслу, будто с горки на детской площадке, и с криком выбежал из кабинета, оставив там сидевшую в кресле маму, которая не успела даже пальцем пошевелить, и меня, с крутившимся в руке прибором. Тогда мать посмотрела на меня удивленными глазами, которые постепенно сменились на уныние, и сказала: «Ну давайте тогда мне полечим зубы, чтоб талон просто так не пропадал».

В этот день детского приема один взрослый пациент немного разбавил работу – у него было удаление однокорневого зуба. Все бы ничего, если бы этот зуб ранее не был лечен резорцин-формалиновой пастой около пятнадцати лет назад – такие зубы очень тяжело выходят, они словно срастаются с костью. Я провозился с ним больше часа, пробуя так и эдак, даже использовал молот и долото, нанося удары, чтобы обеспечить доступ к корешку; удары становились сильнее и чаще, страх и тревога в глазах пациента просто кричали, пот стекал по его лицу, смешиваясь со слезами, – трудно представить, что испытывает человек, который получает удары молотом по рту, но об этом я не думал – я думал, как же удалить все-таки этот проклятый зуб. Силы у меня уже окончательно иссякли, мышцы рук просто больше не функционировали – было ощущение, что они вот-вот лопнут, настолько они были напряжены. Я сдался и решил позвать своего коллегу на помощь, на что он мне лишь дал совет, как правильно нужно делать и что у меня все получится, если я буду делать так, как он сказал. Честно признаться, не такой помощи я от него ожидал, но все же я, немного отдохнув, продолжил изнурять себя и пациента. Прошло еще полчаса – зуб все еще находился в уже растерзанной лунке, будто здесь произошел взрыв. Бисан несколько раз, держа руки за спиной, словно заключенный на прогулке, прошелся по кабинету. Я снова обратился к нему за помощью, сказав, что все делаю по его совету, но ничего не выходит, – он посмотрел на меня пристальным взглядом, потом перевел взгляд в сторону и тяжело выдохнул, будто на него свалили обузу. Еле-еле он приподнялся с кресла и медленно прошел к пациенту, голыми руками взял инструменты, элегантно приподняв при этом свои мизинцы, начал профессорским взглядом изучать поле битвы, пару минут покопался, не прилагая особых усилий, и выдал заключение: значит, удаление сложное, тут нужен специальный инструментарий, оборудование, так просто его не удалить, нужно отправить пациента в окружную больницу в городе, там есть у меня хороший знакомый хирург – я думаю, он справится, а ты за такие сложные удаления даже не берись в следующий раз, а сейчас дай человеку направление, пускай в ближайшее же время поедет туда. Я сделал все, как он сказал, а про себя подумал: как можно так отправлять человека в другой город, не доведя до конца хирургическую манипуляцию, – вдруг что-нибудь случится, и вообще, может, у него свои дела есть и нет возможности уехать. Мне кажется, если бы на месте моего пациента бедолаги сидел какой-нибудь, условно, полицейский, человек из администрации, врач больницы, то Бисан не отправлял бы его подальше от себя, а приложил бы все усилия, чтоб удалить этот зуб.

Последний на сегодня пациент, тоже ребенок шести лет, пришел на прием вместе с мамой, которая одной рукой держала грудного ребенка, прислонив того к груди, а другой трехлетнюю девочку, которая то и дело дергала маму за руку с просьбой о том, чтоб ей не лечили зубы. Мальчик сел в кресло и с волнением и недоверием слушал все то, о чем я ему говорил, то и дело оглядываясь на маму, которая прямо в кабинете, не стесняясь всех присутствующих, вытащила свою грудь и начала кормить ребенка с таким умиротворенным видом, будто вокруг ничего не происходит и никого рядом нет. Она кивает своему сыну и говорит: «Слушай врача, сынок, больно не будет». Эти слова не очень успокаивали ребенка, в голове у него бились противоречия: раз мама и врач говорят, что не будет больно, – значит, не будет, но в то же время опыт прошлых посещений говорит о том, что, возможно, все-таки будет больно и мама и врач специально так говорят, чтоб успокоить и быстро вылечить зуб, – эти мысли не давали ему покоя и заставляли его крутиться в кресле в поиске удобной позиции и задавать кучу вопросов от волнения, типа: «А что это? А для чего это? А как это делать?» Глаза его быстро бегали во все стороны, благо человеческий угол зрительного обзора ограничен, иначе бы он просто изнурил свое глазное яблоко. И как только он услышал жужжащий звук мотора и увидел приближавшийся к его рту инструмент, глаза его тут же перестали бегать и зафиксировали один объект; зрачки все больше увеличивались в диаметре, руки сжали подлокотники кресла, и только я коснулся его зуба, как он тут же резко дернулся, откинув с моей руки инструмент и закрыв руками уши; одновременно он зажмурил сильно глаза и сжал челюсти с моим пальцем во рту с такой нагрузкой, что я почувствовал, будто меня сильно ударили тупым ножом по фаланге. Перчатка порвалась, кровь струей хлынула из пальца. В итоге в хирургическом отделении мне наложили несколько швов.