Владимир Соколов - Интересная жизнь… Интересные времена… Общественно-биографические, почти художественные, в меру правдивые записки

С куракинским дворцом связано еще одно историческое событие, и тоже с императором, но уже с Николаем II. Кровавая ходынская трагедия 1896 года. По официальным данным, погибло тысяча четыреста человек, по другим данным – около двух тысяч! На следующий день после их гибели французский посланник давал бал в том же дворце на Старой Басманной в честь коронации Николая II. Некоторые отговаривали императора ехать на бал, советовали траур объявить. Он же поехал и открыл его танцем с женой посла. В 1906 году, после поражения в Русско-японской войне, поэт Константин Бальмонт написал стихотворение «Наш царь», в котором есть пророческие строчки: «Кто начал царствовать – Ходынкой, // Тот кончит – встав на эшафот». Мы еще вернемся кратко в своей книге к царю, возведенному церковью в наши дни в святые страстотерпцы, сейчас же продолжим путь домой по Старой Басманной.

На углу Старой Басманной и Бабушкина переулка – старинный красивый классический особняк – родовое гнездо Муравьевых-Апостолов, семьи, давшей российской истории сразу трех декабристов. Неслучайно поэтому сейчас в нем располагается Музей декабристов. Особняк этот запечатлен в прекрасном фильме «Анна на шее», когда князь (А. Вертинский) подъезжает навестить Анну (актриса А. Ларионова).

Ближе к концу улицы стоит скромный одноэтажный деревянный дом № 36. Здесь жил любимый дядя Пушкина, поэт, бонвиан и жуир. Сейчас здесь прекрасный музей его имени, а я помню, как заходил в этот дом к своему однокласснику в комнатушку в многонаселенной коммунальной квартире.

И наконец, уже на конце улицы, на площади Разгуляй – дворец Мусина-Пушкина. Здесь во время пожара сгорел подлинник исторического «Слова о полку Игореве». Кстати, достаточно широко известная площадь Разгуляй существует только в общественной молве, официально (топографически) ее нет. По крайней мере в годы моей жизни не было никаких табличек, что этот маленький треугольник на пересечении улиц Старой и Новой Басманных, Спартаковской и Доброслободской и есть площадь Разгуляй. Но все ее так называли, а я особо гордился тем, что в любимой моей книге А. Толстого «Петр I» описано, как Алексашка Меньшиков вскочил на запятки кареты царя именно на Разгуляе.

Даю честное слово, что все это, как и многое другое, я узнал не сегодня и не посредством Википедии, а познавал подростком, прежде всего через книги.

Последний поворот направо перед площадью Разгуляй – Токмаков переулок. Здесь стоит школа № 346, где я учился. От дома, где мы жили, минут десять ходьбы. Школа в чем-то знаменитая. Конечно, не тем, что я ее оканчивал, а тем, что в ней учился великий наш артист Ю. Никулин, о чем он и написал в своих воспоминаниях. По мне, «знаменита» она была своей усредненностью среди московских школ по всем показателям. И не элитная, и не бандитская, и не центральная, и не окраинная.

Что же являла собой школьная жизнь в 50-е годы прошлого столетия, так ли хороша была советская система школьного образования, как об этом так часто сегодня говорят? «Я не расскажу про всю систему» (на мотив известной песни про Одессу), но 346-я средняя во всех отношениях школа частично может дать ответ на этот вопрос. Как я заметил, у многих людей школьные годы западают в памяти на много лет, может быть – на всю жизнь, у многих даже больше, чем годы институтские. У меня школа тоже запала, я даже во все свои коды в нашем цифровом мире включаю ее номер.

Разные были учителя в школе. Была молодая краснощекая провинциальная молодка в младших классах, которая говорила «красивши». Была в 8–9-х классах блестящий учитель по литературе – Роза Даниловна. С ней нам повезло, хотя ей с нами, думаю, не очень. В конце жизни «великого Сталина» в стране резко усилился антисемитизм. Как говорил мой школьный друг Витя Блинкин, «я только в это время в свои 14 лет узнал от окружающих, что я еврей». Так вот, Роза Даниловна работала доцентом в МГУ, откуда ее в числе многих других «лиц еврейской национальности» выгнали, и вместо университетской аудитории – средняя школа со средним, шпанистским классом, не очень ее любившим, вероятно, из-за проявляющегося в ней высокомерия. Для меня же она стала одним из тех людей, кто проложил мне тропинку в необъятном мире художественной литературы. Любил я литературу так, что был у меня в школе один уникальный случай. Ушла в девятом классе Роза Даниловна, не выдержала школьной жизни. И сравнительно долгое время оставались мы без учителя, а в наше время каждый школьный год заканчивался экзаменами, и надо было писать сочинение, готовить же к нему некому. И тут, не помню, кто именно, мне предложили вести уроки литературы в своем классе. Я и согласился. Ученик ведет уроки! Надо сказать, что, несмотря на общую шпанистскую атмосферу, одноклассники спокойно и даже доброжелательно меня приняли в роли учителя. Дело, правда, ограничилось только моим рассказом о романе Н. Чернышевского «Что делать?» и его теории разумного эгоизма.

Была в школе и желчная старая дева – преподаватель химии, наша классная руководительница, на чьих уроках весь класс, не разжимая губ, мычал неприличные стихи в ее адрес. Был всеми любимый учитель английского языка. Повторюсь, разные по своему педагогическому уровню учителя были. Отсюда и разный уровень обучения.

Но вот что интересно. В школе я весьма посредственно учился, до седьмого класса почти отличником был, а потом на тройки сполз в основном из-за математики и химии. При этом я на всю жизнь довольно много помню из школьного курса астрономии, физики, ботаники, логики (и такой предмет в наше время в школе был!), не говоря уж о литературе, с которой у меня, как я уже писал, с самого раннего детства особые отношения сложились. У современных же выпускников, как мой опыт преподавателя вуза говорит, школьный курс оставляет в их головах весьма убогий багаж знаний, который к тому же с удивительной быстротой выветривается.

Трудно однозначно ответить, в чем здесь причина. Может быть, какая-то особая атмосфера в обществе по отношению к школе была, может быть, потому что для родителей школьные отметки имели большее значение, чем сегодня, может, из-за бесчисленного количества контрольных работ и экзаменов в наше время. Только экзаменов, начиная с пятого класса, мы сдавали по шесть-девять штук каждый год! Контрольные работы по разным предметам мне лет двадцать после окончания школы в кошмарных снах снились. Кстати, чтобы поступить на филфак своего института, я шесть экзаменов сдавал. Как-то я подсчитал, сколько всего за время своей учебы государственных экзаменов сдал (школьных, вступительных, институтских, в аспирантуре, кандидатских и др.). Сто восемнадцать! Это тебе не ЕГЭ! В целом же я положительно отношусь к экзаменам, считаю, что они помогают и упорядочить в голове учебный курс, и психологически закалить человека.