М. Барабанщиков - Лётчики

...Рядом с Николаем Власовым находился генерал-лейтенант Михаил Федорович Лукин. После тяжелейшего ранения в битве под Смоленском (генерал потерял в бою руку и ногу) он был захвачен в плен. Долгие годы скитания по фашистским лагерям и тюрьмам, пытки, издевательства не сломили Михаила Федоровича. Он всегда был в центре коллектива узников.

Едва у Николая созрел план побега, он пошел посоветоваться к Лукину. Для побега летчик предлагал использовать телеграфные столбы. Они взбирались на крепостную стену, и один из них был установлен на самом ее гребне. Следующий — уже за рвом, на свободе. Таким образом, провода являлись своеобразным мостом через ров. Моряки подготовили Власову специальный обруч, на котором он и предполагал съехать через этот мост по ту сторону рва. Но когда возможно осуществить эту операцию? Днем? Охрана заметит смельчака, едва он приблизится к стене.

Ночью? Но стена постоянно освещена прожекторами, а под ней усиленные наряды с собаками... Генерал не одобрил идею Власова, аргументированно раскритиковал его сложный и трудноосуществимый проект. Подпольный комитет разрешил Власову попытаться совершить побег одному и, в свою очередь, предложил свой план, более сложный, но и более реальный. Власов принял его и вместе с моряками, назначенными ему в помощь, приступил к подготовке. Ему помогали бывший штурман теплохода «Хасан» Виктор Шулепников, электромеханик Игорь Маракасов, а также на определенных этапах подготовки моряки Леонов, Бегетов, Сысоев.

Больше месяца готовилась операция. Наконец Лукин я Музыченко разрешили побег и назначили его на 11 августа 1944 года.

Накануне согласно плану Власов внезапно «почувствовал себя плохо», жаловался на головные боли, перебои в сердце, и его до установления точного диагноза положили временно в лазарет. А дольше он лежать и не собирался — ночью должно было все решиться.

Сменился караул. Все готово к побегу, а недремлющий фельдшер все шуршит и шуршит газетой...

Наконец фашист потянулся, обмяк в кресле. Газета медленно сползла на пол. Бесплотной тенью скользнул Николай мимо дежурного...

Пронзительный вой сирены повис над лагерем. Залаяли, забесновались сторожевые собаки. Ослепительный свет залил всю тюремную территорию.

Единым духом Власов выскакивает через окно во двор, огромными прыжками несется к пролому в стене, но поздно, поздно... Его нагоняют, сбивают с ног, топчут сапогами. Собаки, захлебываясь злобой, рвут человека...

Долгое время Власов находился в полнейшей изоляции. Наконец его вывели во внутренний двор тюрьмы. Одного. Под усиленной охраной. Он прогуливался по двору, исподволь поглядывая на окна. Лицо в кровоподтеках, глубоких ссадинах, форма изодрана в клочья. Остановился на миг в углу, потоптался на месте. Уже открыто взглянул на окна, как бы спрашивая: «Ну что, поняли меня?» Потом снова обошел двор, снова остановился в углу, как бы в задумчивости постучал несколько раз ступней по плоскому камню и решительно пошел прочь.

Сразу после прогулки, на которую в конце дня вывели военнопленных, генералу Лукину передали Золотую Звезду Героя за № 756 и коротенькую записку, написанную Власовым. Михаил Федорович развернул мятый клочок оберточной бумаги с торопливыми карандашными строчками: «Товарищ генерал. Если со мной что случится, сохраните Звезду и отвезите на Родину. Не хочу, чтобы она досталась фашистам. Я бодр, попытаюсь еще раз бежать...»

Старый генерал, таясь ото всех, зашил Золотую Звезду в пояс и пронес ее через все испытания вплоть до освобождения из фашистского плена...

Сегодня золотая медаль № 756 хранится в наградном отделе Президиума Верховного Совета СССР.

Гестаповская тюрьма в Нюрнберге. Сюда после провала побега Власова бросили Маракасова и Леонова, принявших на себя всю ответственность за подготовку операции. Через несколько дней они увидели, как в тюрьму, привезли и Николая Ивановича. Вот что вспоминает об этом Игорь Христофорович Маракасов, за два часа до расстрела освобожденный вместе с другими узниками союзными войсками:

«В те дни Нюрнберг часто подвергался бомбежкам. Гитлеровцам требовались каменщики для восстановления некоторых помещений. Я и Леонов немного владели этой профессией, и нас стали гонять на работу. Так мы познакомились с расположением тюрьмы и с городом. Возвращаясь однажды с работы, мы увидели около дежурки Власова.

Я кашлянул. Власов поднял голову и увидел меня. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Это вообще был человек исключительной выдержки. Говорил он всегда медленно, спокойно, даже тогда, когда, казалось, трудно было оставаться спокойным».

В нюрнбергской тюрьме Николай Иванович снова попытался бежать. Во время одного из налетов мощная авиабомба разорвалась рядом с тюрьмой. Под грохот разрывов, огня зенитной артиллерии заключенные, среди которых находились Маракасов и Леонов, выбили дверь и подвернувшимся под руку утюгом стали сбивать замки с остальных камер. Толпа узников во главе с Власовым побежала к тюремным воротам. Но гестаповцы бросились наперерез беглецам и, паля из автоматов поверх голов, загнали их в подвал. Впервые за время заключения все трое — Власов, Маракасов и Леонов — оказались вместе и смогли наконец поговорить не таясь.

«Мы с Леоновым, — писал позже Маракасов, — рассказали ему о допросе в Вюрцбурге. Посоветовали, как отвечать, чтобы наши показания сходились. Здесь мы договорились снова бежать. Выглядел Николай тогда еще довольно сносно.

Разговор с ним в подвале я никогда не забуду. Я помню его почти слово в слово. Он говорил о своей любви к Родине, и такая у него была уверенность в победе, такая воля к жизни, что мы даже поражались. «Жить во что бы то ни стало, жить для того, чтобы победить проклятых фантастов», — говорил нам Николай.

Через два дня меня и Леонова заковали в кандалы и отправили в концентрационный лагерь Дахау. Николай же остался в тюрьме, и больше я его не видел».

...Печально известный фашистский лагерь смерти Маутхаузен. Десятки тысяч людей разных национальностей были здесь отравлены газом, сожжены в печах крематория. Казалось, невозможно истязать людей более садистски, чем это делали в Маутхаузене, и все же в самом концлагере, в блоке № 20 пытки и истязания достигали такой патологической утонченности, которая и не снилась кровавым инквизиторам средневековья. Вот что рассказали об этом бывшие узники блока смерти, чудом оставшиеся в живых:

«Мучения и издевательства начинались еще в тюрьме общего лагеря... Человека избивали до полусмерти, кололи иглами, пытали током. Потом его загоняли в так называемую «баню», где со всех сторон хлестали тугие струи ледяной воды, и оставляли там порой на несколько часов. После этого парикмахер простригал ему со лба до затылка широкую полосу в волосах, и голого человека выбрасывали на снег, швыряя ему вслед грязные полосатые штаны и куртку из дерюги, причем одежда эта была нарочно обработана, чтобы заразить узника накожными болезнями — чесоткой, экземой и т. д. Палками его гнали к дверям блока смерти, заставляя одеваться на бегу. Перед ним открывались двойные тяжелые двери, пленного вталкивали внутрь, и сразу же двое эсэсовцев, уже поджидавшие жертву, принимались снова избивать его.