Людмила Сараскина - Александр Солженицын

91«Вчера настаивали из райкома, чтобы мы провели собрание в поддержку действий наших войск и нашего правительства. Долго спорили с Виноградовым. Он против собрания. Что делать? Не проводить? Значит, сразу же партбилеты на стол, и конец журналу. Мы все думаем, что в этой ситуации журнал дороже. Он важнее всех нас вместе взятых... Я не хочу оправдывать себя или других, но в нашем положении идти на самоубийство бессмысленно» (Кондратович). Твардовский, осудив вторжение, отказался поставить свою подпись под открытым письмом писателям Чехословакии, подписанным всеми действующими секретарями СП (за исключением Симонова и Леонова). Введение советских войск в Чехословакию объяснялось в письме угрозой делу социализма и оценивалось как «осознанная необходимость». «Я бы мог всё подписать, но только до танков и вместо танков», — сказал Твардовский.

92Друг Д. И. Великородного Д. И. Гачев (отец культуролога Г. Д. Гачева), осуждённый ОСО НКВД на 8 лет лагерей, писал с Колымы: «Мы вдвоем могли бы создать достойную Роллана, всестороннюю, с глубокой любовью и пафосом написанную монографию о великом гуманисте современности». Первую часть книги (Роллан и литература) должен быть писать Д. И. Великородный, вторую (Роллан и музыка) — Д. И. Гачев.

93Зимой 1959 – 1960 годов с Тюриным и ещё шестью математиками (среди них профессора И. Шафаревич и Л. Скорняков) они отправились в зимний поход на Кавказ: «На перевале нас застал буран, который не стихал трое суток, а когда стих и мы вылезли из палаток, то обнаружили, что лыжи наши, лежавшие, как положено, под полом палатки, вмёрзли так, что оторвать их было нельзя, — и пришлось идти вниз пешком. Топали по глубокому снегу, мне по грудь, тропили все по очереди, но за светлое время дня до базы не дошли, ночевали в долине, без палаток и без топора, так что жгли только ветки, которые можно было руками сломать. Обморозили ноги все. Наутро дошли до базы, оттуда четверых на вертолёте, а четверых верхом на лошадях доставили в Нальчик. Там определили, что у всех гангрена разной степени, надо оперировать. Долетели в Москву, там четырём (среди них мне) ободрали кожу на ступнях и на костылях отпустили домой лечиться, а других четверых долго лечили в Академической больнице, пока не образовалась “демаркационная линия”, по которой уже и отрезали то, чего спасти было нельзя. Андрею Тюрину отрезали все пальцы одной ноги вместе с “подушечкой”, в общем — полступни». Осенью 1960-го Н. Светлова вышла за него замуж, а через три с половиной года их молодежно-товарищеский брак распался.

94«Заведовать» хранением, по просьбе Светловой, согласился Андрей Тюрин, человек большого личного мужества, отношения с которым у неё остались дружескими и после развода; навещая сына, он мог бывать в доме своей бывшей жены сколь угодно часто, не вызывая никаких подозрений. Хранение, устроенное по принципу непрямого касания, у его сестры Галины, было самым крупным и действовало быстро, четко, безотказно и бесперебойно.

95А. М. Гарасева, помогавшая А. И. Солженицыну в период его работы в Рязани над «Архипелагом» и близко знавшая его семью, вспоминала: «У А. И. уже давно были нелады с женой, и Мария Константиновна как-то сказала мне, что они обязательно разойдутся, уж очень разные люди он и Наталья Алексеевна, всё время у них ссоры. В нём М. К. просто души не чаяла. Она любила его гораздо больше, чем свою дочь, считала его “человеком высокого полёта” и чрезвычайно высоких горизонтов, и, наоборот, всегда говорила об узости взглядов и интересов, об эгоистичности и ограниченности своей дочери, её обидчивости и мнительности».

96Всего пять месяцев удастся удержаться Светловой и в Институте международного рабочего движения, куда она устроилась в октябре 1970-го. Директор института Т. Тимофеев, «едва узнав, что работающий у него математик — моя жена, так перетрусил, что с непристойной поспешностью вынудил её увольнение, хотя это было почти тотчас после родов и вопреки всякому закону» («Телёнок»). Будет исключена из партии и уволена с работы и её мать Е.Ф. Светлова.

97Приглашение было послано и министру культуры СССР Е. А. Фурцевой (12 февраля 1972). А. И. писал ей: «Если и не тотчас, то через каких-нибудь 10 – 15 лет тот факт, что в Москве не нашлось помещения для вручения Нобелевской премии русскому писателю, будет восприниматься в истории нашей культуры как национальный позор». Фурцева, доложив о письме Солженицына в Политбюро ЦК КПСС, назвала его «умным и властным человеком, способным оказывать вреднейшее воздействие на шатких и неустойчивых людей», просила применить к нему строгие меры, рассмотрев вопрос о его выдворении за пределы страны.

98«В то время у меня уже был комплект плёнок “Архипелага”, — вспоминал Курдюмов (2007). В 1969-м Н. Светлова тайно дала мне третий экземпляр машинописи для чтения. Я прочитал сам, показал отцу, бывшему зэку, строившему Беломорканал, и переснял все три тома, а плёнки закопал на родительской даче, в двух местах. Когда в 1971-м ко мне обратились с просьбой переснять три машинописных тома, я на самом деле должен был сказать: завтра привезу готовые плёнки (это бы ничего не изменило — текст уже содержал множество вставок и поправок — Л. С .). Но у меня не хватило духу выдать Наташу, хотя я понимал, насколько велика опасность производить фотосъёмку на этой квартире. Я рискнул. Через несколько дней, когда плёнки уехали, смог свободно вынести аппаратуру».

99В 1973–1974 гг. Н. А. Жуков лечил и М. М. Бахтина, питавшего к Солженицыну, «удивительному человеку и писателю» с «сугубо необычной судьбой», глубочайшую симпатию. Бахтин чрезвычайно тревожился за жизнь Солженицына и при всякой встрече с доктором говорил, что боится «непредвиденных опасностей», «насильственного изменения трагической судьбы» опального писателя. «Они непременно заставят его замолчать! Непременно! Трудно угадать, что уготовано ему». В январе 1974-го Бахтин, внимательно читая газеты, сделал вывод, что над Солженицыным нависла угроза жестокой расправы. Но и после высылки Солженицына, вспоминал Жуков (1994), тревога Бахтина не ослабла: «Они не простят ему “Архипелага”! Они убьют! Они непременно убьют его!» Бахтин просил Жукова, имевшего контакты с семьей А. И., передать Солженицыну низкий поклон с родной земли, сказать ему спасибо за всё, что тот сделал для русской литературы. «Не время пока еще судить, какую глыбу своротил он в литературе… Время будет судьёй… Я же представляю его величиной формата Достоевского!!»

100В тот же день А. И. написал Горлову: « Хочу, чтобы Вы ясно поняли, и поверили мне и доверились: только предельная гласность и громкость есть Ваша надёжная защита — Вы станете под мировые прожекторы, и никто Вас не толкнёт! Поэтому я взялся решить за Вас — сегодня же пишу открытое письмо Андропову и отдаю в Самиздат. Постарайтесь мне поверить и убедить своих близких, что при всяком умолчании и сокрытии ОНИ, наоборот, тихо бы Вас задушили».