Владимир Федоров - Страна Останкино. Ностальгия 50-х

Я появлялся в их секции только на районных или городских соревнованиях поболеть, поддержать и попользоваться частью завоеванной ими спортивной славы. Приходил в парк на лыжах задолго, пересекая занесенную утрамбованным снегом мощеную дорогу Новомосковской улицы со стороны Пушкинского студгородка. По левую сторону лыжни оставался боярышниковый питомник, впереди был путь по заснеженному Дворцовому пруду до неприметного входа в липовую аллею парка, за церковью Живоначальной Троицы. Долго выискивал, выбирая удобное место, и останавливался на просматриваемом угловом повороте, рядом с помеченной флажками трассы, в нетерпеливом ожидании высматривая появления стремительно несущихся пронумерованных лыжников. Обычно на этом месте их бег, меняя свое направление, замедлялся, и можно было от души поорать, подбодрить.

Далее, срезая свой путь, спешил за ними к шумному финишу, и затем, в компании победителей, двигался к той самой холодной раздевалке. После завершившегося пробега был усталый восторг брата, неспешное возвращение в холодный приют, вкусный морозный воздух, сбивчивые переживания скоротечного старта и упорного финиша, стягиваемая с голых плеч потная рубашка и трикотажная шапочка в каплях росы и еще долгие пересуды его спортивных друзей все в той же, но уже почему-то не стылой раздевалке.

В те времена у меня с братом были разные лыжные маршруты. Он, занимаясь в секции, подчиняясь ее дисциплине и распорядку, жил по особому графику подростка, нацеленного на результат. Учился соответственно – отличник по всем предметам, он был гордостью родителей и школы.

Вместе на лыжах мы с ним практически никогда не выезжали. Я не любил упорное напряжение тренировки, ответственность соревнования, когда надо было превозмочь себя, войти в состояние влекущего к победе азарта и куража. Мы были разные… В отличие от меня брат не увлекался хождением в местную читальню, в которой за интересной книжкой я мог провести несколько часов, стараясь совсем не думать об уроках. Моя любовь к лыжам была другой – это было влечение к природе и красоте зимнего пейзажа, когда промчавшись по пустой дубраве и надышавшись морозным воздухом видишь запорошенные сверху, как будто изломанные, огромные ветки дубов, укутанные ночной вьюгой зеленые елки или неожиданно открывшийся белоснежный простор. Меня привлекала не победа на лыжных соревнованиях, а синее мартовское небо и ласкающее тепло, падающее на стволы красноватых сосен, окружая их комель первой тающей водой.

С возрастом лыжные походы отдалялись, уступая место учебе и увлечением девушками.

Брат упорно продолжал свои тренировки, у него появились спортивные друзья, авторитет которых поднимался вместе с их лыжными успехами. Круг его товарищей стал мне совсем чужим.

– Ты знаешь, как Витька, пробежал десятку?

– Вчера шестая мазь совсем не пошла…

– А как мы завтра пробежим? Ечеистов Сеня заболел, а у меня что-то плохо получается с толчком правой, – приходилось мне слышать изо дня в день.

Они получали почетные спортивные разряды, становились известными. Я уже не чувствовал себя опытным старшим братом, и только учеба в техникуме и ночное черчение на огромных листах ватманской бумаги еще как-то поддерживали мой авторитет.

Вскоре брат тоже поступил в техникум. В этот год мы переехали в центр, где заниматься лыжами, как это было раньше, стало невозможным. Воспоминание об останкинской лыжне в парке, прошлая привязанность к ней не отпускала. Желание почувствовать снежное безмолвие и близкий дружелюбный лес возникало во сне. Прежняя любовь к лыжам прорастала через комфорт теплого туалета, асфальтовые переулки и колодцы каменных дворов.

Наш новый кирпичный дом находился на улице Щипок, которая своим неприметным окончанием выходила на железнодорожный узел «Павелецкая – Товарная». Через его въездные ворота, пересечение железнодорожных путей, товарняки, пакгаузы мы пробирались на пустую платформу, выезжая на ближайшие станции «Бирюлёво-Товарная», затем «Бирюлево-Пассажирская» и далее по карте. Здесь мы уже ездили на лыжах вместе с братом, подбивая с собой в поход солидную компанию ребят.

Не скажу ничего нового, но Бирюлёво было обычным пристанционным поселком с одноэтажными деревенскими домами, который мы проходили за пять минут и еще не выходя из него уже вставали на лыжню, ведущую в Царицынский лес. Удивительной примечательностью тех мест для нас было не заброшенные царские строения, а огромные горки за Бирюлевским лесопарком вдоль поймы протекавшей там речушки. Они были пологие, удобные для скатывания.

Укатывались на них до особого состояния, когда сливались с природой, совершенно не чувствуя грани между собой и бегущей по земле снежной поземке, окружающими кустами, высохшими ветками болотной осоки, полыни. Было ощущение, что находишься не в мире снега и ветра, а где-то в уютном пространстве, и понятия текущего времени нет.

Пришедший зрелый возраст не отнял любовь к этому вечному спорту. Где бы ни приходилось жить, всегда возникал вопрос, а есть ли здесь возможность покататься на лыжах. И если даже становилось невмоготу со здоровьем, думалось, что на следующий-то год обязательно покатаюсь.

В субботний вечер все дороги молодых людей дружно и отовсюду вели к останкинской веранде танцев. Это напоминало пеший съезд благородных гостей на бал, дававшийся во Дворце графом Шереметьевым. Вместо известных особ на встречу спешили нарядные и юные правнуки и правнучки их бывших крепостных, но не в каретах, а единственно возможным транспортом – трамваями или троллейбусами. Большинство, конечно, направлялось «на своих двоих», через хорошо известные лазейки и входы парка – или у Щелкановской улицы, или со стороны бывшего села Марфино, или, разумеется, через главный вход рядом с Дворцом.

Сколько встреч было на этом танцующем пятачке! Волшебный круг паломников танцевальных вечеров, как внутри, так и снаружи кольца веранды, являл собой одно из живейших мест летних тусовок Москвы. По количеству посещений оно могло сравниться только с зимним наплывом на каток, куда ходили люди всех возрастов. Танцующая веранда решала еще и финансовую задачу, наполняя бюджет парка больше, чем весь сбор от посещений Шереметьевского дворца.

Существовала она с довоенного времени, может быть с 1932 года, когда был открыт парк им. Дзержинского в Останкино. Смею заметить, что в 50-е годы прошлого века она не была злачным местом – увидеть здесь людей под хмельком было практически невозможно.