Анатолий Бернацкий - Неизвестная жизнь писателей, художников, композиторов

Веневитиновы как раз подходили для этой роли. Они были как бы частью семьи Виельгорских и вместе с тем жили отдельно. Зная благородство и независимость этой четы, он мог полностью рассчитывать на сохранение тайны. Тайну ему гарантировал и их семейный интерес.

Каким образом обратился Гоголь к Веневитиновым: в устной или письменной форме – неизвестно. Правда, существует версия, что свое предложение писатель все-таки изложил в письме, которое до нас не дошло. По крайней мере, в другом письме, сохранившемся, Гоголь объявляет первое письмо «неуместным» и просит прощения за то, что «смутил» адресата.

Сами Веневитиновы (как и Виельгорские) не решились придать этому делу огласку. Более того, согласно слухам, Гоголю было отказано уже на первом этапе его сватовства. И сделал это Веневитинов, очень хорошо знавший характер и воззрения своей тещи. Он был убежден, что Луиза Карловна ни за что не даст разрешение на этот брак. И Гоголь согласился с доводами Алексея Владимировича.

А что же Анна Михайловна? Знала ли она о несостоявшемся сватовстве? Вероятно, знала. И тому немалым подтверждением может служить совершенно несвойственное Гоголю письмо, которое он отправил ей весной 1850 года.

Судя по его содержанию, оно далось ему нелегко. «Писал, исправлял, марал, вновь начинал писать и увидел, что нужно изорвать написанное, – признавался Гоголь. – Нужна ли вам моя, точно, моя исповедь? Вы взглянете, может быть, холодно на то, что лежит у самого сердца моего…»

Гоголь теперь уже не сомневался, что свойственную характеру Анны Михайловны теплоту, которая была вложена в строки ее писем, он принял за любовь к нему. И, прозрев, он, безусловно, почувствовал горькое разочарование.

Сергей Тимофеевич Аксаков как-то обронил страшную фразу: «…поистине я не знаю ни одного человека, который бы любил Гоголя». Уточняя, он добавил, что любил бы не за талант, а как человека. Видимо, и Нози так же, как и большинство его современников, относилась к Гоголю: любила не его самого, а его талант.

«Роман» завершился весной 1849 года. В это время Гоголь с облегчением написал матери: «Слава богу!.. Ни я не женился, ни сестры мои не вступили в брак, стало быть, меньше забот и хлопот». Да и любил ли он Анну Михайловну? Скорее всего, нет. Было всего лишь разогретое воображение, заочное торжество в мыслях, но не любовь.

В четырнадцать лет Аврора Дюпен попала в женский Августинский монастырь в Париже. Ей здесь понравилось. И если первый год пребывания в святой обители запомнился для Авроры как время искренности и бунта, то на второй она резко изменилась. А предшествовало этой перемене следующее событие. Дело в том, что некоторые монахини могли из воспитанниц монастыря выбрать себе «дочку» и впоследствии относиться к ней как к родному ребенку. Аврора тоже пожелала, чтобы ее удочерили. Причем чтобы это обязательно сделала самая красивая, самая добрая и самая умная из всех монахинь – Мария-Алисия.

Желание Авроры осуществилось, правда, при этом ей пришлось пообещать, что она исправится, превратившись из отъявленного чертенка в милое добропорядочное дитя. И Аврора сдержала свое слово. Так, она стала очень внимательно читать жития святых. Их преданность вере, невероятное мужество в отстаивании своих взглядов находили в сердце девушки свое место, меняя ее взгляды на жизнь. Мистицизм все глубже и глубже проникал в ее душу.

Однажды, прогуливаясь по крытой галерее монастыря, она решила зайти в церковь. Вокруг царила густая темнота, и лишь в алтаре бокового придела горела небольшая лампадка. В распахнутое окно вливались густые запахи жасмина.

«Мне показалось, что звезда, как бы вписанная в витраж, затерянная в необъятном пространстве, внимательно смотрела на меня, – вспоминала впоследствии Аврора. – Пели птицы; вокруг был покой, очарование, благоговейная сосредоточенность, тайна, о которой я никогда не имела представления… не знаю, что меня вдруг потрясло так сильно… У меня закружилась голова… Мне показалось, что какой-то голос шепнул мне на ухо: “Tolle, lege”. Слезы потоком хлынули из глаз. Я поняла, что это любовь к Богу… Словно стена рухнула между этим очагом беспредельной любви и пламенем, дремавшим в моей душе…»

С этого часа она решила полностью посвятить себя служению Богу. А так как Аврора была человеком крайностей, она стала думать о поступлении в монастырь. Причем войти туда послушницей, исполняющей самые унизительные обязанности: подметать помещения, ухаживать за тяжелобольными.

«Я буду служанкой, – думала Аврора, – буду работать до полной потери сил, буду подметать кладбище, выносить мусор. Все буду делать, что мне прикажут… Пусть один Господь Бог будет свидетелем моих мучений. Его любовь вознаградит меня за все…»

Со временем набожность девушки превратилась в страсть. «Это полное слияние с божеством я воспринимала как чудо, – делится своими чувствами Аврора. – Я буквально горела, как святая Тереза; я не спала, не ела, я ходила, не замечая движений моего тела…»

Длилось это состояние умерщвления плоти полгода. А положил ему конец ее духовник, аббат де Премор. Когда на исповеди Аврора рассказала ему о своей страсти, аббат осудил ее мистические переживания, а также стремления к слиянию с Богом. «Конечно, если бы не он, – напишет Аврора в пятьдесят лет, – я сейчас была бы либо сумасшедшей, либо монахиней».

Она повиновалась, и после шести месяцев отрешенности от реалий внешнего мира Аврора спустилась на землю. Однако в глубине души она осталась верной своему решению. И, как она говорила потом, конечно, постриглась бы в монахини, если бы в 1820 году бабушка, которая к этому времени сильно ослабла, не забрала ее обратно в суетный мир…

Мысли же о возвращении в монастырь, который за три года стал для Авроры почти раем, еще долгое время не покидали ее после того, как она снова оказалась в суетном мире. Она даже решила снова вернуться в монастырь, как только выздоровеет бабушка.

Однако судьба распорядилась так, что благим намерениям Авроры Дюпен не дано было осуществиться. В первый день Рождества 1821 года бабушка отошла в мир иной, а еще через год и девять месяцев, 10 сентября 1822 года, Аврора стала супругой Казимира Дюдевана и уже в качестве замужней женщины уехала в Париж.

И кто мог подумать, что в недалеком будущем эта воспитанница Августинского монастыря, мнившая по выходе из него о новом возвращении в его стены в качестве послушницы, приобретет известность не только своими романами, но и любовными похождениями…

А положила им начало амурная связь с двадцатишестилетним Орельеном де Сез – товарищем прокурора в суде города Бордо. Он сразу же, как только впервые увидел Аврору Дюдеван, влюбился в нее. Однако, когда попытался открыться ей в этом, богобоязненная Аврора его оттолкнула. Но неутоленная страсть не могла долго томиться в пылком сердце молодой женщины.