Вадим Рабинович - Роджер Бэкон. Видение о чудодее, который наживал опыт, а проживал судьбу

Возврат к началу – реставрация оснований средневековой культуры в очищенном от временны́х напластований виде обнажает болевые точки этой культуры, могущей стать иной. Остаться прежней – стать иной . И то и другое заложено в генетическом коде культуры. Высветление гомогенных оснований средневековой культуры лишь резче обозначает гетерогенность «осени средневековья», готовящегося стать Возрождением. В этом смысле ортодокс тождествен новатору, послушник – еретику.

Еретическое послушничество. Но именно послушничество , ибо сколь не опасна реставрация первичного образца , реставрируется все-таки образец , а не творится заново образ культуры.

Бесспорно, возврат к началу культуры есть также и подступ к ее концу. И в этом смысле развиваемое здесь соображение для внутрикультурных реконструкций может оказаться полезным. Но подлинное преобразование средневековой культуры в культуру иную по-прежнему остается загадкой.

Эта декларация требует доказательств, причастных к источнику, например, к «Большому сочинению» Оксфордца, где изложена методологическая программа познания (АМФ, 1, 1969, с. 862–877).

Четыре причины человеческого невежества суть: опора на недостойный авторитет, постоянство привычки, мнение несведущей толпы, прикрытие невежества показной мудростью. Отсюда доводы – это передано нам от предков, это привычно, это общепринято – оспоривать бессмысленно. Развенчание аргументации невежд должно высветлять мудрость не показную, но истинную (с. 862–863).

Как же развенчивается всё это? Ссылкой на авторитеты, а также с помощью опыта и разума. Внешне опровергается то же – тем же: недостойный авторитет – авторитетом иным; привычка – опытом; мнение толпы – разумом . Но все-таки иным авторитетом? «… Неколебимым и подлинным авторитетом, который либо дан церкви божественным судом, либо в особенности порожден заслугами и достоинствами безупречных философов и превосходных пророков, которые в меру человеческих возможностей преуспели в постижении мудрости » (с. 864). Заметьте: авторитет церкви, но вместе с ним и авторитет человеческий. Последний – в особенности.

И все-таки авторитет. Авторитет церкви, данный божественным судом . Здесь Бэкон ссылается на Священное писание : « Из-за грехов народа часто воцаряется лицемер » (там же). Итак, ложный авторитет должен быть заменен авторитетом истинным, ибо софистические авторитеты неразумной толпы сомнительны. Они подобны нарисованному или сделанному из камня глазу, который обладает «лишь названием глаза, а не его свойствами » (там же). Очевидности совпадают. Скрытые сущности диаметрально разные. Власть ложных авторитетов не безобидна: разум бездействует, право не решает, закон бессилен, нет места ни велению неба, ни велению природы, искажается облик вещей, извращается порядок, властвует порок, гибнет добродетель, царит ложь, а истина бездыханна (там же). Это ли не томление по изначальному, а ныне извращенному божественному порядку, который видел за очевидной повседневностью не глазом, но оком францисканец Роджер Бэкон в фаворском свете божественной истины?!

Было бы, однако, жаль в столь внешне традиционалистском обороте проглядеть прямые упования на авторитет человеческий , основанный на « лучших суждениях мудрых » (там же).

Посмотрим теперь, на чем зиждется бэконовский разум . Прежде всего он научный и только потому здравый. Математика, оптика, опытная наука – незыблемый trivium Роджера Бэкона.

Четвертая часть «Большого сочинения» обосновывает силу математики в науках и мирских делах. Здесь нет, или почти нет, ссылок на Священное писание. Зато есть ссылки на языческие авторитеты и их сочинения, мудрость которых открывается только знающим языки . Это «Вторая аналитика» Аристотеля, Евклидовы «Начала», «Тускуланские беседы» Цицерона, «Естественная история» Плиния Старшего , астрологические штудии Птолемея , астрономические сочинения араба Альбумазара , медицинские трактаты таджика Авиценны . Не забыты и современники: Роберт Линкольнский (Гроссетет), Адам из Марча, Пьер из Марикура . Авторитет Священного писания есть авторитет, обосновывающий изначальное; он совпадает с основанием . Следствия же, куда более важные в прикладных делах, зиждутся на человеческом авторитете разума . Преуспеяние в постижении абсолютной мудрости невозможно без опоры на авторитеты человеческие.

Математика – врата и ключ к знанию. Она подготовляет душу и возвышает ее . Можно подумать, что с нами говорит наш почти современник (из Нового времени) – Френсис Бэкон .

Математика – и метод, и инструмент. Она вносит порядок в первоначальное знание, лишенное порядка; завершает это знание, делает его цельным.

Далее следуют исчерпывающие доказательства необходимости математики . Этих доказательств два: одно – с помощью ссылки на языческие авторитеты ; второе – « разумными основаниями ». Самое разделение аргументации на два доказательства свидетельствует о том, что авторитет – это авторитет , а разум – это разум . Они разведены в деле, хотя и отождествлены в сиянии одной-единственной, божественной, истины .

Какие же разумные основания приводит Бэкон в пользу математики как всеобщего инструмента познания? Этих оснований восемь.

Во-первых, все прочие науки пользуются математическими примерами.

Во-вторых, «математические знания как бы прирожденны нам» – они от бога.

В-третьих, математика – очень древняя наука (от Адама и Ноя).

В-четвертых, математика – самая легкая наука, а «для нас естествен путь от легкого к трудному».

В-пятых, она доступна всем.

В-шестых, она сообразна «с детским состоянием и детским умом», ибо чертить, считать и петь – занятия принципиально математические.

В-седьмых, математика известна нам вне природы, опираясь на нее, можно двинуться дальше – к познанию природного.