Павел Сергеев - Автостопом по шизофрении

В университете я полюбил другую девушку, когда мы общались она говорила: «вот бы у меня был такой парень, как ты», мы много общались, обсуждали физику, её отношение с её бывшим, мне казалось, что у неё нет парня, я очень сильно полюбил её, но всё закончилось тем же самым, оказалось, что у неё есть парень, я хотел поцеловать её, угрожал, что спишусь с её парнем, добавлял в чёрный список, я понял, что она не ответит мне ни да, ни нет и сам отменил своё предложение встречаться, и я также очень страдал.

Моя подруга говорила, что талантливый человек талантлив во всём; я обладал некоторым красноречием и помогал другим с программированием и инженерной графикой, другая подруга говорила, что меня боятся и уважают, а я ей рассказывал про махаизм, солипсизм, свою теорию отношений между мужчиной и женщиной, своё отношение к семье, свою теорию любви, и формальную теорию получения удовольствия на протяжении всей жизни; эта девушка была перспективным физиком, преподаватель аналитической геометрии хотел совместно заниматься научной работой, преподаватель по информационным технологиям предлагал работу в университете, проректор хотел взять меня в команду с другом F для работы над университетским научным проектом. Друг F был обладателем выдающегося ума, был лучшим на потоке, плохо запоминал имена, был очень рациональным и эффективным, постоянно приходил в университет в новом образе, мы с ним обсуждали релятивизм, философию сознания, парадоксальность. Преподаватель по русскому языку и культуре речи без иронии называла меня гением. Мой друг E, философ, называл меня вундеркиндом средней руки, и ему было интересно какой плод принесёт это растение, он был холистом и считал, что разрушение понятия приводит к тому, что оно лишается некоторых свойств, он изучал экзистенциализм, негативно относился к постмодерну. Сам же я считал себя обычным человеком. Мне казалось, что моё будущее обеспечено.

Позже я принял MDA и у меня вскрылась латентная кататоническая шизофрения.

Я постоянно выводил что–то новое и при этом говорил себе этого не делать, был онанистом в мысли, резонёром, у меня была метафизическая интоксикация. Я искал во всём смысл, причину, основу. Без остановки мыслил логически, мыслил в крайность, был демагогом, занимался бесплодным мудрствованием, графоманией. Вместо того, чтобы идти напрямую в своём мышлении из точки A в D, я делил путь, мыслил витиевато; постоянно соскальзывал с основной логической цепочки, шёл по новым, возвращался и так далее, пытаясь рассмотреть тезис с как можно большего количество сторон. Я стремился формулировать всё содержимое психики в словах, каждую тонкость. Уровень моей логики дошёл до планки, когда оформить мысль в словах не представлялось возможным, возникла необходимость перехода на язык формальной логики. Я хотел вывести, что–либо новое, ощутить вкус победы. Моё мировоззрение не соответствовало тому, кем я на самом деле являлся. Я деконструировал самые глубокие принципы, даже принцип получения удовольствия и неполучения дискомфорта.

При мысленном онанизме наступает момент когда энергия истощается и это приводит к зацикливанию.

Я постоянно навязчиво читал энциклопедии, копировал статьи в заметки и записывал свои идеи. Я считал, что мне никто ничего не должен и что во всём виноват лишь я сам. Считал, что если кому–то не нужно произошедшее событие, то он не будет в нём виновен. Также я пришёл к выводу, что логически можно доказать всё что угодно. Что всё одновременно и ложь, и истина. Также я построил теорию смены личности – быть вне каких–либо категорий и иметь возможность войти в любую из них.

Я постоянно занимался обесцениванием, созиданием и разрушением своей системы ценностей, я пытался быть вне каких–либо категорий. Я понял, что существует множество некорректных понятий. Я постоянно уточнял свои мысли. Мой внутренний мир, эмоции и чувства заменили теореотизации. Я не мог осилить свою же сложность, сложность своих ментальных потребностей, не мог достигнуть планки в мышлении и анализе, которую сам себе поставил. Я строил планы, придумывал потребности, но не удовлетворял их. Я постоянно пытался расширить свой функционал, получить больше возможностей, но не использовал их. Моё мировоззрение было похоже на надутый мешок с заплатками который сдувают, одну заплатку ставишь другая отрывается.

Я понял, что любая деятельность, вызывающая зависимость, со временем начинает приносить страдания, с каждым удовлетворением удовольствия становится меньше, а неудовлетворённости и страданий – больше. Я стал стремиться к минимальному количеству страданий, даже если придётся пожертвовать удовольствием. Мысля, я повышал свою чувствительность, «натирал мозоль». Я решил чередовать психическую нагрузку с физической и менять деятельность. Пока потенциал одной деятельности восстанавливался, я занимался другой.

Я пребывал в своём собственном иллюзорном мире своих идей и выводов. Я болезненно относился ко всему, что мотивировало меня мыслить, и старался как можно больше ограничить свой мир, чтобы причин для рассуждений было как можно меньше; старался ограничить себя одной темой, чтобы рассуждения были в одном ключе. Я стремился к немыслию и определённости и уничтожению своих записей.

Я анализировал вопрос свободы воли и решил нарисовать интеллектуальную карту вселенной. Я понял, что физические законы могут быть относительными. И что даже если в нашей вселенной детерминизм, возможно, существуют вселенные с индетерминизмом и с наличием свободы воли. Только позже я узнал, что источником воли может быть объективная редукция волновой функции. Меня заботила дилемма свободы воли, чтобы свобода воли была, у твоих действий должно быть последствие, но если последствия есть – нет свободы воли.

Полной свободы и независимости не существует, но я старался не иметь принципов, кроме самого этого принципа.

Человек мне представлялся детерминированным биомеханическим устройством, подобным компьютерам, которое живёт, пока колеблется. Также меня мучил вопрос: если дальтоники видят цвета по иному, то какого цвета объекты на самом деле? Позже я увлёкся субъективизмом, я считал, что истина недостижима и объективного нет, и что нет инерциального. Всё, с чем мы имеем дело, – это относительная истина, и личность строится на лжи. Я стал солипсистом, считая, что человек познаёт мир лишь в какой–то мере.

Мне казалось что эмоции и чувства – это одни из способов передачи информации, но я скептически относился к ним. Я считал, что нет никакого смысла в отрицательных эмоциях, а также что не имеет смысла сожалеть о прошлом, если нет возможности его исправить.