Энтони Кидис - Red Hot Chili Peppers: линии шрамов

В восьмом классе Джон стал моим лучшим другом. Нас объединили скейтборд и марихуана. Иногда мы могли достать травку, иногда нет. А вот кататься на скейтах могли всегда. С этой точки зрения мое катание было скорее практичным: я всегда использовал доску как средство передвижения из точки А в точку Б, с минимумом трюков, позволяя себе только прыжки с тротуаров.

В начале 70-х спорт начал стремительно развиваться, и люди стали кататься в канализационных трубах, вдоль набережных и в пустых бассейнах. Почти в это же время в Санта-Монике райдеры из Дог-Паунд подняли скейтбординг на новый, полупрофессиональный уровень. Мы же с Джоном занимались этим ради забавы и вызова самим себе.

Джон был настоящим американским парнем. Он обожал пиво, и мы часто околачивались около местного магазина, уговаривая взрослых купить нам его. Выпивка не была моим любимым способом достижения кайфа, но это был увлекательный способ выйти из-под контроля и не знать, что дальше произойдет.

Потом мы завязали с просьбами покупать нам упаковки пива и решили его воровать.

Однажды мы гуляли по Вествуду и увидели, как работники ресторана грузят ящики с пивом на склад на третьем этаже. Как только они отлучились на минутку, мы вскарабкались на мусороуборочную машину, схватили пожарную лестницу, взобрались наверх, открыли окно и взяли ящик «Хайнекен», который поил нас следующие несколько дней.

Затем от пива мы перешли к воровству виски из супермаркетов Вествуда. Заходили в магазин, засовывали бутылку в штанину, натягивая сверху носок, и, прихрамывая, выходили. Мы заставляли себя его проглатывать и, прежде чем успевали понять, насколько же он мерзкий на вкус, слетали к чертям с катушек. Потом катались по округе, снося все вокруг и затевая шуточные драки.

В какой-то момент Джон решил вырастить свой собственный марихуановый сад, что, по моему мнению, было отличной идеей. Но затем мы поняли, что куда проще разыскать сады чужих людей и воровать травку у них.

Однажды, после недельных безрезультатных поисков, мы нашли участок, охраняемый собаками. Я взял зверей на себя, Джон спер марихуану, и мы отнесли все эти громадные растения к нему домой. Мы знали, что сначала их нужно просушить в духовке, но Джон боялся, что мама вернется, поэтому я предложил, раз уж большинство людей в это время работает, использовать духовку кого-нибудь еще.

Мы прошли несколько жилищ, вломились в чей-то пустой дом, включили плиту и затолкали туда всю марихуану. Мы пробыли там около часа, и хотя марихуана так и не просохла, зато мы узнали, насколько легко вламываться в дома, чем и продолжили регулярно заниматься. Мы не воровали телевизоры или драгоценности; нам нужны были деньги, прикольные вещицы или наркотики. Мы шарили по аптечкам – к тому моменту я повидал множество таблеток и знал, что искать. Однажды мы нашли огромную упаковку перкодана. Я никогда их не принимал, но знал, что они содержат всем обезболивающим обезболивающее.

Поэтому я взял ее, и мы вернулись к Джону.

– Сколько примем? – спросил он.

– Давай начнем с трех и посмотрим, что будет, – предложил я.

Мы оба приняли по три таблетки и сидели без дела несколько минут, но ничего так и не произошло. Поэтому мы приняли еще по парочке. Следующее, что мы помним, – нас напрочь унесло, и нам это понравилось. Но это был разовый опыт. Мы никогда больше не принимали перкодан.

Наши маленькие успехи в кражах ободрили Джона. Он жил через улицу от своей старой начальной школы и знал, что вся дневная выручка от буфета хранилась в сейфе и ночью находилась в морозильной камере. Оказалось, что за месяц до окончания шестого класса Джон украл у вахтера связку школьных ключей.

Мы разработали план. Как-то ночью взяли маски, надели перчатки и дождались двенадцати. Ключи подошли. Мы пробрались в буфет, подошли к морозильнику, сейф был там. Мы схватили его и побежали через улицу прямо в дом Джона. В его спальне мы открыли сейф и насчитали 450 долларов. Это была наша самая успешная вылазка на тот момент. Что теперь?

– Давай купим фунт травы, перепродадим, а на разницу купим столько марихуаны, сколько сможем выкурить, – предложил я.

Меня бесило отсутствие травки и необходимость чистить трубки, чтобы отыскать немного смолы. Я знал, что у Алана Башары может быть фунт марихуаны, и он у него правла был. Но, к сожалению, это оказалась дерьмовая травка. У меня была идея продавать ее в своем школьном шкафчике в «Эмерсон», но это было слишком нервным и изматывающим процессом, поэтому, в конце концов, я принес марихуану домой и продавал ее в своей спальне, постоянно роясь в мешке и забивая себе лучшие куски. Даже попытался продать это дерьмо паре наркош, живущих через улицу, но и они ее забраковали. А вот когда увидели коробку с перкоданом, предложили пять долларов за таблетку. Я продал сразу всю коробку.

Кульминацией наших наркотических экспериментов в восьмом классе стали два кислотных трипа. Я не знал никого, кто бы принимал ЛСД; он казался наркотиком другого поколения и обещал самый безрассудный опыт, цель которого была не в кайфе и болтовне с девчонками, а в психоделическом путешествии в другой мир. Тогда я видел свою жизнь именно такой – путешествием в неизвестность, в такие закоулки мозга и физического мира, какие были недоступны другим людям. Мы спрашивали всех вокруг, но никто из опытных друзей не знал дозировку кислоты. Когда я пришел в дом Башары за марихуаной, так случилось, что у него было несколько лент с двадцатью маленькими желатиновыми пирамидками, десять ярко-зеленых и десять ярко-красных. Я взял по паре каждого цвета и побежал домой к Джону. Мы тут же спланировали два «путешествия». Первое должно было произойти на выходных. Второе – когда Джон и его семья поедут в свой дом на пляже в Энсенадо, в Мексике.

Мы начали с красной кислоты. Она была чистая и сильная, нас моментально унесло. Мы как будто увидели мир через новенькие очки. Все стало ярким и сверкающим, а мы превратились в паровые двигатели, пробегая сквозь леса, прыгая по деревьям, чувствуя себя неуязвимыми для любой опасности. Затем долбанула спиритуальная сторона кислоты, и мы решили наблюдать за семьями в их же домах, врываясь на задние дворики домов и шпионя через окно; насколько мы могли судить сами – мы были невидимы. Мы подползали к окну, наблюдали, как семьи обедают, слушали их разговоры.

Солнце садилось, и Джон вспомнил, что сегодня его отец возвращается из командировки и нужно быть на семейном обеде.

– Не думаю, что это хорошая идея. Они поймут, что мы под кислотой, – сказал я.

– Это мы знаем, что мы под кислотой. Не думаю, что они смогут это понять, – ответил Джон.

Я все еще опасался, но мы пошли к нему домой, сели за стол и отобедали с его подвыпившим отцом, милой мамой и сестрой в инвалидной коляске. Как только я взглянул на еду, у меня начались галлюцинации, и я не мог даже думать о том, чтобы что-то есть. Потом я стал зачарованно наблюдать, как открывается рот отца Джона и оттуда вылетают большие слова. К моменту, когда родители Джона стали превращаться в зверей, мы оба хохотали, не переставая.