Анатолий Стожаров - Ностальгия по Северам

Я напряг все свои знания. Через десять минут я понял, что зря здесь сижу. Остальные задачи я и не читал.

Председателем приемной комиссии был великий физик Лев Давыдович Ландау. Его абсолютно не интересовали медалисты с их тотальными пятерками по географии и химии. Его интересовали троечники, помешанные на физике.

Да, это было круто. Из наших орлов не поступил никто! Шестнадцать человек на место. Первый экзамен отсеял восемьдесят процентов абитуриентов! Для тех, кто сдал, оставшиеся сочинение и иняз были уже формальностью.

А откуда, вы думаете, взялась великая школа советских физиков?

И я на последние пять рублей еще три дня бродил по окрестной Москве… Три копейки с сиропом, одна копейка без… сказочные сигареты «Друг»… стаканчики с мороженым… трамваи… вечерние рекламы. Столица, блин!

С тем и уехал. Но упорный отец (за ним это водилось) сказал: «Поедешь в Казань!» Ну я поехал.

Может быть, мало кто помнит, но в МГУ экзамены сдавались в июле! Надо понимать, именно для того, чтобы все «пролетевшие» могли бы поступить в августе во все оставшиеся вузы.

А Казань – это рядом. На Волге родной. И в КГУ я поступил уже без проблем. Ясное дело, на физфак.

И началась студенческая жизнь.

А с чего она начинается? Правильно, с общаги. Да, собственно, она там, в основном и прошла.

Улица Красной позиции, дом 4а. Сдвоенная пятиэтажка, длиннющие коридоры. Минимум имущества. Комната на четверых: четыре кровати, четыре тумбочки, один шкаф. Всё.

Первый год как-то не очень и запомнился. Привыкал к общежитской жизни, к громадному зданию университета, напротив которого в центре полукруглой площадки высился памятник молодому Володе Ульянову. Это и была знаменитая «сковородка».

Чуть позже в Казани снимался фильм, по-моему, «Ленин в Октябре». Над входом соорудили надпись: «Казанский императорский университет», и в буфете рядом с нами пили чай здоровенные усатые солдаты в шинелях и с «трехлинейками».

С питанием проблем не было: замечательные пирожки с капустой – десять копеек, чай – три. В общежитской столовой штатный обед: суп, котлета, пюре, стакан катыка (такой местный кефир) – стоил семьдесят копеек. При стипендии в тридцать пять рублей жить можно.

А эчпочмак (татарский треугольный пирожок) с чашкой горячего бульона за двадцать семь копеек?

В двести восемнадцатой, самой большой аудитории, читал стихи Роберт Рождественский, шли вечерние концерты – Аркаша Кабаков (это с ним мы через год пахали в стройотряде в поселке Урай Тюменской области) читал «Пилигримов» Бродского, а Алик Матафонов, мой сосед по комнате в общежитии, играл на неведомом инструменте – электрогитаре.

В общаге с Валерой Семеновым

Усольский техникум, в парке

На вечера отдыха в актовом зале или, как их правильно назвать, на танцы приходилось лезть через окно туалета: ребята в красных повязках фильтровали клиентов. Играл джазовый оркестр КАИ – авиационного института.

Народ танцевал уходящий липси, модный тогда медисон, самые крутые пробовали твист.

На втором курсе, освоившись, я каким-то образом попал четвертым в комнату третьекурсников. Вот тут-то я помню всех.

Утро в общаге. Первым просыпается Вовка Комраков, ульяновский, кстати, не открывая глаз, хлопает рукой по тумбочке, нащупывает пачку «Примы» (господи, крепчайшие ведь сигареты), закуривает и открывает глаза. Первый разряд по прыжкам с шестом.

Спорт был неотъемлемой частью нашей тогдашней жизни. По коридору шатались двухметровые баскетболисты. В комнатах гремели гантели. В холле первого этажа молотили друг друга боксеры.

Напротив, у окна, лежит, накрывшись простыней (одеяло он не признавал) Серёга Хитерхеев. Бурят. Улан-Удэ. Кровать отодвинута от стены сантиметров на пятнадцать, и там стоит гоночный велосипед. Настоящий, фирменный. Это на нем я ездил за тридцать километров в деревню Кокушкино, место первой ссылки Володи Ульянова, когда его вытурили с первого курса университета. Интересно было.

И рядом ворочается спросонья Генка Ершов. Второй разряд по боксу. Неудачник. Вечно в синяках. Но упертый донельзя. У них на курсе был страшный предмет – риманова геометрия. Ну, Евклида мы еще по школе помним. Университет у нас, кстати, имени Лобачевского. Это следующая ступень. А у Римана многомерная геометрия.

Я попробовал почитать и осилил полстраницы. А Генка просто перемалывал строку за строкой, и я явственно слышал, как у него «трещат мозги». Слава богу, что я гуманитарий.

И кипела вокруг студенческая вольная жизнь. Седьмого ноября из окна четвертого этажа по пояс вывешивался еще один ульяновский охламон Юрка Колобов и орал: «Социалистическая геволюция, о необходимости котогой все вгемя говорили большевики, свегшилась!!!»

На пятом этаже гуляли заросшие бородами геологи, вернувшиеся с экспедиционной практики. В час ночи они могли пнуть ногой закрытую дверь с простым вопросом: «Закурить есть?»

Каждый вечер в холле первого этажа танцы. Но это если нет трансляции хоккейного матча. Когда «наши с канадцами» – к единственному небольшому черно-белому телевизору было не протиснуться. Болели в три яруса, на табуретках.

Как забыть Игоря Прокопенко из соседней комнаты! Он ходил в старинном баронском халате с гербами и витыми шнурами, особенно эффектно с грохотом вынося ведро с мусором. Была какая-то паспортная проверка, так он пятнадцать минут вспоминал, где у него паспорт, а когда нашел, я вздрогнул. Документ был сложен вчетверо и выглядел так, как будто его носили в ботинке.

В соседней комнате за шахматной доской Владик Макаридин. Выигрывая, он с французским прононсом (как раз был расцвет итальянского и французского кино – Жан Габен, Марчелло Мастроянни) напевал: «О се си бон… шляпа, как абажюр… и с тобой я сижю… и я не тужю!»

Проигрывая, переходил на украинскую мову: «Дывлюсь я на нэбо, тай думку гадаю… шо ж я, б…, не сокол?»

Но когда-то надо и в университет. Я уже каялся – ну не физик я. Однако скажу уверенно – университет не может пройти даром, независимо от факультета. Уровень преподавательского состава не таков. Хочешь не хочешь, а получишь. Все-таки физика – это базовые знания об устройстве мироздания. И ты постепенно начинаешь понимать и второй закон термодинамики, и кто такой Кельвин, и как работает синхрофазотрон, и что такое энтропия.

Университет, тогда, по крайней мере, давал свободу. Не нравится слушать лектора – иди в библиотеку, штудируй риманову геометрию в общаге. На экзамене поговорим.