Виталий Воротников - А было это так… Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС

5 августа.Позвонил Ю.В. Андропов: «Что происходит в Ростове и Ставрополье? И на Кубани? Они все планируют значительно снизить поставки зерна. Вы в курсе дела?» Ответил: «Да, в курсе. Имею информацию Минсельхоза и с мест. Рассматривали их хлебофуражный баланс у Горбачева. Обстановка там складывается плохая. Краснодарский край, правда, еще не прорабатывали. Но и они недодадут несколько сот тысяч тонн». Андропов: «Тогда надо компенсировать в других районах. Прошу, займитесь этим». – «Мы занимаемся, рассматриваем каждую область конкретно. Ведем счет. Ряд областей дадут сверх плана. Но в целом по РСФСР вместо 47 млн тонн сдадим государству, видимо, 42–43 млн тонн». – «Ну хорошо. Только смотрите внимательнее, объективнее».

Вечером принял посла НРБ Д. Жулева. Хорошая, обстоятельная, дружеская беседа. Д. Жулев – дуайен дипкорпуса в СССР.

18 августа.На заседание Политбюро вновь внесли вопрос «Об опережающем росте производительности труда по отношению к заработной плате». (Накануне было обсуждение на Секретариате, организованное Горбачевым.) Выяснилось, что проект не рассмотрен в Совете Министров. Н.А. Тихонов недоволен (я думаю, обоснованно). Считает, что необходимо сначала разобраться в правительстве, а потом уж выносить, если надо, на Политбюро. Он возмущен тем, что Секретариат ЦК, в частности Горбачев, уже не первый раз берет на себя хозяйственные вопросы. Небольшая перепалка. Горбачев: «А что делать, если вы не решаете». Тихонов: «Не пытайтесь работать по проблемам, в которых вы не компетентны». Ю.В. Андропов: «Не дело вносить на ПБ не согласованные вопросы».

Следует в порядке отступления от хронологического изложения событий сказать, что мое вхождение в состав столь высокого органа, которым являлось в партии Политбюро ЦК, было очень непростым. Правда, ряд членов Политбюро знали меня по прежней работе и с ними сложились неплохие деловые отношения, что облегчало этот процесс. Однако нужно было время, чтобы лучше разобраться в специфике, тонкостях, деталях отношений между тремя основными органами: Политбюро, Секретариатом ЦК и Советом Министров СССР. Немалое значение имело и то, как складывались личные взаимоотношения в руководстве. Конечно, в Политбюро, как в любом коллективе, тоже возникали симпатии и антипатии. С первых дней я почувствовал на себе изучающее, настороженное отношение некоторых товарищей. Были попытки исподволь проверить меня на эрудицию, характер и пристрастия.

Трудности объяснялись еще и тем, что я более четырех лет был фактически оторван от центра, от Москвы. Надо было глубже войти в курс политических и экономических процессов, происходивших в стране и в РСФСР. Произошли за это время и существенные кадровые изменения в центральных органах управления.

Это и многое другое объясняет, почему в первые месяцы работы я не особенно стремился втягиваться в дискуссии, больше слушал, чем говорил, постепенно вживаясь в структуру. Определенные рамки, сложившиеся годами, отличали, как я понял позже, положение членов Политбюро от положения кандидатов и секретарей ЦК. Внешне нам, членам ЦК, казалось, что на заседаниях Политбюро все они равны при обсуждении и принятии решений. Ан нет! Ореховая комната, где собирались перед началом заседаний члены Политбюро, где они общались и обсуждали различные вопросы только между собой, означала какой-то невидимый барьер между ними и остальными членами руководства. Они входили в зал заседаний Политбюро из Ореховой уже более подготовленными, более информированными, а иногда с уже согласованным решением. Более того, при любом Генеральном секретаре, в том числе и при Горбачеве, была узкая группа доверенных лиц из членов ПБ, которых Генсек приближал к себе, предварительно советовался с ними, обсуждал наиболее деликатные вопросы, а уже потом вносил эти вопросы в Политбюро. Их знакомили по его поручению и с рядом особо важных документов. Все это я узнал позже.

Должен объективности ради сказать, что на первых порах у меня была определенная поддержка в Политбюро – М.С. Горбачев. Я тогда полностью доверял ему, верил в незыблемость наших давних товарищеских отношений. Думаю, что в первые годы (с 1983 до 1986, отчасти и 1987 г.) он относился ко мне доброжелательно, хотя с 1985 г. в большей мере подчеркивал свое должностное старшинство. Во всяком случае, мне казалось, что он уважал мой опыт и профессиональные знания. Но разбирался в механизме аппаратной работы, освоил его активные пружины он, безусловно, куда лучше меня. Здесь он был великий мастер. В период 1983–1984 гг. мы встречались часто. Беседовали, переговаривались по телефону чуть ли не ежедневно, по разным вопросам. Так, по сути, он весьма умело, как выявилось потом, «привязал меня к своей повозке», в которой, ловко маневрируя, продвигался к заветной цели – власти.

29 августа.Зашел к К.У. Черненко, который возвратился из отпуска.

Несмотря на полуторамесячный отдых в Крыму, он выглядел неважно. В своей книге «Здоровье и власть» Е.И. Чазов напишет, что уже в то время состояние здоровья К.У. Черненко было плохим и что он направлял в этот период (осенью 1983 г.) записку в Политбюро о самочувствии Константина Устиновича. (Я такую записку не видел, не читал. Возможно, с нею ознакомили только членов Политбюро.) Однако никакой реакции на эту записку не было.

Вспомнил об этом факте лишь потому, что действительно в тот день К.У. Черненко выглядел далеко не лучшим образом.

Рассказал ему о работе Совмина, аппарата. О ходе уборочных работ на селе. О проработке плана на 1984 г., наших замечаниях к проекту, представленному Госпланом СССР. Высказал предложения о необходимости совершенствования управления хозяйством в РСФСР. «В республике нет своих общестроительных министерств, МВД. Надо подумать о республиканской науке, которая организационно разобщена. Мало собственных средств массовой информации (газет, журналов), нет республиканского телевидения». Он слушал с вниманием, но как-то безучастно. Задал один-два уточняющих вопроса, и все. Беседа, скорее, информация завершилась тем, что он поблагодарил меня, попросил и впредь держать в курсе российских дел.

1 сентября.Политбюро ЦК.

Ю.В. Андропов вел это, как потом оказалось, последнее для себя заседание Политбюро спокойно, без эмоций. Выглядел очень усталым, малоподвижным. В тот же день улетел в отпуск, в Крым. Больше он на работе не появился.

2 сентября.11:00. Внеочередное Политбюро. Вел К.У. Черненко.

Информация А.А. Громыко, Д.Ф. Устинова, а также Н.В. Огаркова и Г.М. Корниенко. О факте нарушения 1 сентября воздушного пространства неопознанным самолетом в районе Курил. На предупреждения не реагировал, продолжал полет в воздушном пространстве СССР. По команде этот самолет был сбит. Оказался южнокорейским пассажирским самолетом «Боинг-747». Образована оперативная группа для расследования инцидента. Мы были поставлены перед фактом. Кто принимал решение? Знал ли Генсек? Это так и осталось неясным.