Алексей Митрофанов - Бульварное кольцо – 1. Прогулки по старой Москве

Не знаю, действительно ли в этих озерцах стали водиться караси, как ходили слухи, но, видно, какую-то рыбешку кто-то и вылавливал!»

Такое вот фантасмагорическое окончание величайшего архитектурного проекта того времени.

* * *

По иронии судьбы на месте этих вод в 1960 году построили бассейн. Открытый. Под названием «Москва». Сразу же возникла поговорка: «Был храм, потом хлам, теперь срам». Верующие москвичи, конечно, осуждали желающих поплавать в этой теплой «луже» в самом центре города. Что их, разумеется, не останавливало. Бассейн имел успех. Поговаривали о существовании некой группы христианских мстителей и мстительниц, которые, якобы топили в бассейне людей. Но это все таки из области городских страшилок. Говорили также о вреде, который представляет пар для картин музея изобразительных искусств и редких книг Российской государственной (в то время – Ленинской) библиотеке – это ближе к истине.

И новые путеводители по городу, с тем же пафосом, с которым совсем недавно воспевали главную стройплощадку Москвы, принялись посвящать гимны новому социокультурному объекту: «Участок берега между Кропоткинской набережной, Волхонкой и Соймоновским проездом занимает парк с открытым бассейном посередине. Это самый большой плавательный бассейн в Европе, вмещающий одновременно до двух тысяч человек. Объем воды в нем – 24 тысячи кубических метров. Вокруг бассейна – пляж, усеянный морской галькой. На плоских крышах павильонов – солярии».

Поэт Алексей Дидуров, которому довелось поработать в бассейне спасателем, вспоминал: «У бассейна „Москва“ был режим работы и жизни обратный режиму ресторанов и кафе: в них главное, престижное время от века и по днесь – вечера, а день – холостой: семейные, пенсионерные, ветеранские, трудовые – в обеденный перерыв на производстве и в конторах, – обеды по прозванию „комплексные“, наспех сляпанная дешевка, а уж вечером – страда, вкалывание до пота на барыш и кураж. Бассейн же наоборот по вечерам запускал внутрь себя публику того сорта, что дневала в общепите, и становился (не из-за своего ли отношения к этому двуногому ширпотребу массовой категории?) похож, особенно в холода, на огромный чан в аду, паром дымящийся над плавающими головами, кажущимися сваренными из-за стандартных розовых резиновых шапочек. А над ними по краям чана, – руки в боки, – дежурные по секторам, „дежи“ – чем не черти-смотрители. Жутковатое зрелище».

Да, сегодня и это – история.

Дом Цветкова (Пречистенская набережная, 29) построен в 1901 году по рисунку художника В. Васнецова.

Если пройтись по Пречистенской набережной – от храма Спасителя, от новенького Патриаршего моста на юг, в сторону памятника Петру Первому, то слева, в череде домов заметишь маленький особнячок. Особнячок, удивительный для современного центра Москвы. Красный кирпич, всего два этажа, фасад – сказочный.

А связано он в первую очередь с событием вовсе не сказочным, даже не мирным. 5 апреля 1943 года произошло событие, сыгравшее большую роль в ходе второй мировой войны. В бой вступила эскадрилья «Нормандия», состоявшая из французских летчиков-патриотов.

На доме же висит доска с памятной надписью: «В память французских летчиков полка „Нормандия-Неман“, павших во время Второй Мировой войны, сражаясь бок о бок с воинами Советской Армии». И дальше – имена французских летчиков. На русском и французском языках.

Впрочем, и сам особнячок – один из интереснейших в Москве. Он был построен в 1901 году. Его фасад выполнили по рисунку художника Виктора Васнецова – автора известнейшей картины «Три богатыря». И принадлежал тот дом Ивану Евменьевичу Цветкову – чиновнику Земельного банка, нажившему миллионы на финансовых спекуляциях.

Тут размещалась картинная галерея Ивана Цветкова. Ее коньком были рисунки, гравюры и всяческие черновые наброски. Федотов, Маковский, Брюллов, Васнецов, Суриков, Репин, Поленов – сплошь фамилии лучших российских художников. Это собрание было вторым в первопрестольной после Третьяковки. Сам Цветков признавался: «Только любовь к картинам своим и чужим, собирание картин составляют для меня высочайшее наслаждение и нравственное успокоение; здесь все мои душевные радости, которыми жива душа моя. Любовь к искусству есть страсть самая сильная и самая продолжительная из всех страстей, присущих человеческому сердцу».

И собиратель не лукавил.

Он любил «угощать» собственной галерей. Художник Минченков рассказывал: «Когда вы входили в вестибюль, навстречу появлялся сам Иван Евменьевич и ожидал вас на площадке лестницы, ведущей во второй этаж. На нем бархатный халат, вроде боярского, а на голове расшитая золотом тюбетейка. Совсем Борис Годунов.

Вечером хозяин зажигал электрический свет в люстрах второго этажа, показывал гостю свою галерею и давал объяснения. У него была хорошая память, и он знал всю родословную каждого художника начиная с петровского времени. Знал – что называется – кто когда родился, крестился, женился и умер».

Присоединялся и художник Переплетчиков: «Передняя сплошь завешана картинами русских художников. Их уже вешать некуда. Висят они и над вешалкой, и под окнами… В зале тоже картины, всюду и везде, в гостиной тоже. Горят лампы. Цветков одинокий, но благодаря картинам в квартире тепло и уютно. Чувствуется, что она согрета чем-то хорошим».

Москвичи цветковской галереей восторгались. Редко кто ее ругал. Но и такие находились. Например, художник Нестеров в одном из писем говорит о собирателе: «Он не профессор, а „изволите ли видеть“… тень Третьякова, его почитатель и подражатель, без третьяковского ума и инициативы.»

Но в следующих строчках позиция Нестерова объясняется довольно неожиданно: «Главное же, галерея тем нехороша, что в ней нет ни одного Нестерова и нет (по нелюбви к нему) никакой надежды, чтобы Нестеров туда попал».

В 1909 году Цветков передал свою коллекцию в собственность города. Он писал: «В течение последних 30 лет я усиленно собирал картины и рисунки русских художников и составил небольшую картинную галерею, помещенную в моем доме, на Пречистенской набережной, близ храма Христа Спасителя…

Я старался вводить в собрание наиболее крупных художников.

Я старался представить каждого из них наиболее характерными для них произведениями – так, чтобы собрание давало понятие о всей русской живописи, начиная с половины XVIII века до настоящего времени. Со времени составления перечня число предметов значительно увеличилось и простирается в настоящее время до 1500, в том числе около 300 картин масляными красками и около 1200 так называемых рисунков, сделанных на бумаге акварелью, сепией, карандашом и пером, на собрание которых я потратил особое мое внимание.