Владимир Андреев - Моря и годы (Рассказы о былом)

Несколько раз в неделю проводились тренировки по, управлению рулем с различных постов — центрального, штурманского, кормовой боевой рубки, кормового штурманского, румпельного отделения. Как правило, переключения на коммутатору производил Галаульников, он же электродатчиком указывал, на какой борт сколько положить руля. Собственно, он и был главным дирижером и тренером.

Галаульников — личность примечательная и авторитетная. На корабле служил уже более десяти лет. Классный рулевой, в любых условиях ведет корабль как по ниточке, характеру его и спокойствию можно позавидовать. Человек недюжинной силы, смекалистый, волевой, доброжелательный, как младший командир-воспитатель он был просто незаменим. Учить — его призвание, как говорится, «дар божий». Такта и терпения ему не занимать, пунктуальности и требовательности тоже. Службу любит и песет ее превосходно. Подчиненные, да и не только подчиненные, его уважают. Коммунист, член бюро коллектива. Такой главстаршина — и верный помощник, и надежная опора. За ним как за каменной стеной.

Каждый выход в море сопровождался, как правило, тренировками по управлению вслепую, как говорили рулевые. Это стало привычным. Дело дошло до того, что на большой рейд Кронштадта по узкому фарватеру входили, управляя рулями с нижних постов.

Страхующим, готовым каждую секунду принять управление на себя, был ас своего дела Галаульников. Он же и окрестил плавание под управлением с других постов «высшим пилотажем»…

У рулевых появился прямо-таки спортивный азарт. Этому способствовало и то, что в кубрике вывешивались показатели: с какой точностью держал курс тот или иной рулевой. Хоть и дружеская, но все же критика.

…Стоим в Лужской Губе. Ясный день. Тишь и гладь такая, что берега и корабли в водяное зеркало никак насмотреться не могут. Снимаемся с якоря, чтобы следовать на все тот же Сескарский плес. В самом благодушном расположении духа хожу по мостику, беру пеленга, определяю место.

— Младший штурман! Туман! — раздается голос Вадима Ивановича в переговорной трубе.

Какой туман, когда ясный день?! В штурманскую рубку быстро входит Галаульников, задраивает иллюминатор и запирает дверь. Я остаюсь один наедине с тикающими, щелкающими и жужжащими приборами… От сознания того, что линкор идет кривоколенным фарватером, имея десятиметровую осадку, при которой малейшая ошибка грозит посадкой на одну из многочисленных банок, мне стало жарко…

— Младший штурман, скоро поворот? — раздается спокойный голос командира.

— Девять минут сорок пять секунд.

Не прошло и полминуты, опять тот же вопрос. И пошло, и пошло так, пока не выбрались на чистую воду. Допек меня командир своим бесконечным «скоро поворот?»…

При каждом выходе, если видимость на море была приличной, обязательно: «Младший штурман, туман!» Злился я на командира неописуемо, считая, что оп придирается ко мне. Но однажды, когда закончилось очередное «младший штурман, туман!», Иванов, войдя в рубку, самым доброжелательным тоном, улыбаясь, произнес:

— У вас неплохо получается. Рад вантам успехам.

Я стоял обезоруженный, растерянный, не зная, что ответить.

Отлично провели стрельбу противоминным калибром. Артиллеристы ходят именинниками. Да и у всех настроение хоть куда. Следуя в Лугу, подходим к Копорскому заливу. Расположившись у пеленгатора, с удовольствием покуриваю трубочку (такая вольность штурманам разрешалась). И вдруг:

— Младший штурман, туман!

Успеваю взять три пеленга и, шмыгнув в штурманскую рубку, привычно быстро наношу их на карту, определяю место корабля. И только тут до моего сознания доходит: линкор нужно провести хитроколенным, как мы его называли, фарватером, минуя всякие подводные опасности. «Знакомство» с любой из них грозило тяжелейшей аварией. Мало того, на глазах у всего флота надо было поставить «Марат» самым точнейшим образом на свое якорное место. Обычно для этого мы пользовались специально установленными на берегу створными знаками. Сейчас же все предстояло выполнить вслепую. И хотя я уже привык к «младший штурман, туман!» и постепенно приобрел некоторую уверенность в вождении по счислению, эта задача была не из легких…

— Младший штурман, какой курс, к первому бую?

— Сто девяносто семь, половина. — По приборам вижу, как корабль ложится на заданный курс. — До поворота семнадцать, четверть минуты! — кричу, не ожидая запроса, в переговорную трубу на ходовой мостик.

— Ложимся на новый курс. Буй слева, полкабельтова. За три минуты до второго буя доложить! — приказывает командир.

Прошло положенное время. Докладываю. Смотрю на репитор и вижу: корабль резко покатился влево. Встревожился.

— Штурманская, буй прямо по носу, коордонат влево, ложимся на рекомендованный курс.

Корабль описал тридцатиградусный коордонат влево. Ветер четыре балла, в правый борт. Значит, надо подправить курс.

— На мостике, десять градусов вправо, через минуту рекомендованный курс.

Корабль лег на курс, ведущий к якорному месту. Проходит немного времени. Мне уже нестерпимо жарко. Наступает самый ответственный момент: надо попасть в точку якорной стоянки. На руле Галаульников, здесь все надежно. Дружище лаг, не подведи! На тебя вся надежда!

— Младший штурман, дан малый ход. Какой курс на якорное место? — совершенно спокойным голосом запрашивает командир. — За три кабельтова предупредить.

— Курс прежний.

— Штурманская, дали самый малый ход.

— Вижу по лагу, — отвечаю как можно спокойнее, хотя весь напряжен и сердечко стучит поспешнее. А вскоре докладываю: — На мостике, осталось три кабельтова.

— Младший штурман, какой курс?

— Прежний. Пора на стоп.

— Штурманская, застопорили ход. Машины товсь задний. Докладывать каждые четверть кабельтова.

— На мостике, не отходите от переговорной трубы… Осталось полтора кабельтова… Один кабельтов… Три четверти. Пора давать задний… Половина. Задний ход!.. Четверть… Точка.

Через пять — семь секунд загремела якорь-цепь. Стали на якорь. От меня, наверное, пышет жаром…

— Младший штурман, тумана нет! Поздравляю с прибытием, — открыв дверь штурманской рубки, произносит довольный, улыбающийся Вадим Иванович.

«И как это я мог сердиться на такого командира! Это же лучший командир на всем Балтийском флоте!» — такие мысли вихрем пронеслись в моей голове.

— Выходите, выходите на мостик! Определяйтесь. На клюзе три глубины.

Поспешил на мостик, чтобы по двум горизонтальным углам определить место точнейшим способом. В рубку вошел Галаульников. Чувствуется, тоже волнуется.

— Как место получилось?

— Сейчас нанесем. Смотри, метров на двадцать перемахнули створ…

После ужина в каюте, как сговорившись, собрались все друзья — Поляков, Васильев, Слизской, Каменский. Когда все уже были в сборе, дверь распахнулась и вкатился Колобок — так в дружеском кругу звали корабельного химика Королева, моего однокашника по училищу.