Лариса Черкашина - Богини Пушкина. От «златой весны» до «поздней осени»

«Наш дом» – трижды упоминается в черновиках. Но в беловую рукопись эти строчки не вошли. Дом в Малинниках…

Деревянный усадебный особняк, окруженный парком, спускающимся к берегу Тьмы. Для поэта всегда отводилась в нём комната. «Старый помещичий одноэтажный дом времен Пушкина отлично сохранился, – свидетельствовал в 1899 году тверской краевед И.А. Иванов, – он выстроен из корабельного леса. Посредине широкое, открытое крыльцо поддерживается колоннами из толстых сосновых брёвен, комнаты низкие, глубокие и мрачные; кое-где остались еще потолки с матицами; окна небольшие, и их мало… мебель старинная красного дерева, кресла жёсткие, неудобные, с закругленными цельными деревянными спинками; на стенах висят два-три зеркала в старинных красивых рамах красного дерева».

Достоянием дома, его тёплым «сердцем» была старая большая печь.

Полузабытая ныне лежанка. Как толкует Даль, лежанка – это «припечек, длинный и низкий выступ из печи, с оборотами, на которых лежат и греются».

Принято считать: «Зимнее утро», как и «Зима. Что делать нам в деревне?», стихи, явившиеся на свет днём ранее, написаны в сельце Павловском Старицкого уезда Тверской губернии. Так ли это? Почему бы не предположить (что столь естественно): Пушкин на денек отъехал от добрейшего Павла Ивановича и его Фриценьки. Ведь Малинники, где ждёт не дождётся его страстная обожательница Анна, всего-то в двух верстах!

Утешить и утешиться. Как это по-донжуански! Вспомним, что легендарный испанский искуситель не только обольщал женщин, но и утешал их своей любовью.

Пушкин не указал «место рождения» стихов: обозначить «Малинники» – всё равно что нанести удар по репутации бедной влюблённой Анны.

…«Звездою севера явись», а в черновиках – «другой Авророю явись» – вот слова, что должны пробудить спящую красавицу. Вряд ли это некий воображаемый образ, слишком реалистично выписана обстановка сельского жилища, где обитает нежная дева, жизненны и точны детали.

Но Анна Вульф в красавицах не числилась. Более того, Пушкин имел обыкновение подтрунивать над её внешностью. Как тут не вспомнить строки из его письма: «Носите короткие платья, потому что у вас хорошенькие ножки, и не взбивайте волосы на височках, хотя бы это и было модно, так как у вас, к несчастью, круглое лицо». Как обидно было читать Анне эти «дружеские» советы! Ведь следом шло бурное объяснение в любви-нелюбви обворожительной кузине Анне Керн…

Но Аннета – как называли её близкие да и сам поэт – умела ждать и любить. Преданно, мучительно. Надеясь и не надеясь. Оттого она – почти всегда печальная.

И брат Алексей записывал в дневнике: «Сестра грустит, бедная, кажется, её дела идут к худому концу: это грустно и не знаю, чем помочь, будет только хуже ».

Ему жаль вечно печальной сестры. Что же предпринять? Сделать внушение Пушкину? Просить, угрожать, взывать к его душе?! Всё пустое. Ему-то, знатоку «науки страсти нежной», истинному «магистру разврата», известно лучше других: и друга потеряешь, и сестре навредишь….

Печальная! Вот кодовое слово, тайный шифр стиха!

Настало утро, чудесное ноябрьское утро. Счастливейшее в жизни Анны Вульф! Вместе с Пушкиным… Ей так не хочется просыпаться от волшебного сна, открывать полные чувственной неги глаза.

«Красавица» не капризничает, она бессловесна, она согласна со всем, чего бы ни пожелал любимый. Запрячь кобылку, – слуге велено запрягать, кататься в санях – значит кататься! И там лишь, где мило сердцу поэта. Правда, в черновике осталась строчка, для неё утешительная: «Где мы гуляли…» Но Анне не дано было её прочесть.

Как странно, в стихах всё в противостоянии: солнце – мороз, кобылка – конь, красавица – некрасавица (в жизненном подтексте). Между этими полюсами и пробегает Божья искра!

В воспоминаниях другой Анны, Анны Керн, есть удивительные строки: «Прочитав в Одессе романс Дельвига “Прекрасный день, счастливый день, и солнце и любовь…”, в котором так много ясности и счастия, он (Пушкин) говорил, что прочувствовал вполне это младенческое излияние поэтической души Дельвига…»

Какая необычная перекличка: «Мороз и солнце» – «солнце и любовь»; «День чудесный» – «Прекрасный день»! Запавшие в душу строчки друга, явившиеся в южном приморском городе, аукнулись в заснеженном тверском сельце.

Жаль, но это так: «Зимнее утро» отнюдь не любовная лирика. Да, есть в рукописи – и в беловом варианте, и в черновом – обращения к безымянной подруге: «ангел мой», «мой нежный друг», «друг прелестный». Но не слышно в них биения бешеного сердца и тока горячей крови! Да, была близость, но без упоения, без страсти, без любви…

Трудно не согласиться с одним из маститых пушкинистов старой школы, полагавшим, что Пушкина «занимала откровенная влюблённость в него Анны Николаевны, ибо от мужских побед он никогда не отказывался».

Поэт верен себе: призывы к красавице бестемпераментны, не более как любезности. И не она – героиня стихов, а – лазоревые небеса, искрящаяся подо льдом река, серебряная в инее ель, само свежее морозное утро – во имя их вылились из-под пера эти строки!

Знатные «недоимки» для отечественной поэзии собрал Пушкин в Вульфовых поместьях!

То был поистине звёздный час и для «тверской Авроры»! Пушкин сравнил Анну с богиней утренней зари, от коей произошли все звёзды на небосводе и все земные ветры: от северного Борея до ласкового Зефира. Крылатая Аврора, с венцом из сияющих лучей, восседала на колеснице, запряжённой крылатыми скакунами.

А в жизни «Аврора» каталась в санках с впряжённой в них бурой кобылкой. И не покорялись ей ни звёзды, ни ветры…

Обыгрывая имя Анна, что с древнееврейского значит «благодать», Пушкин словно напророчил ей безотрадную судьбу.

Да, бедная и немолодая Анна Николаевна, скучающая, одинокая среди сестёр, – родной и двоюродных, – обретших семейное счастье, томящаяся в бездействии, она мечется меж родными усадьбами, Псковом и Петербургом, не находя себе места. Прежде столь милое Тригорское, полное сладостных воспоминаний, почти ненавистно ей. Нигде и ни в чём нет отрады её бедному сердцу. Письма Анны исполнены жалобами то на непонимание и скупость матери, то на дурную погоду, то на тоску.

«Ей везде скучно. Сестра своею ленью просто нетерпима», – жалуется на неё младшая Евпраксия из своего псковского имения Голубово. «Сестра сидит всё в Тригорском, и, несмотря на все прелести природы, на пение соловьев, которыми она окружена была, она не знает, что делать от тоски… всё читает, читает, вздыхает и даже плачет от скуки», – нет, не понять баронессе Вревской, чадолюбивой матери и счастливой супруге, всю горечь одиночества бедной Анны. Не отвлечь её от безрадостных мыслей ни природным красотам, ни соловьиным трелям!