Данил Казаков - Всё в прошлом. Записки социального работника

Ко мне она уже привыкла и лишь коротко взлаивает, напоминая о своём присутствии. Перед домом широкой поросль поднялись георгины, рядом с ними соседствуют гордые гладиолусы. По сторонам, в тенёчке приютились пышные хризантемы. Оставшееся место занимают не прихотливые ноготки и маргаритки. Их соседи лучше место перед домом отвели под огурцы. Мимозу, растущую у них раньше в садике, выставили на улицу, обезопасив её тремя широкими колесами. На окраинах города в последнее время построили много просторных, добротных домов, не жалея на строительство ни земли, ни материалов. Рядом с ними соседствуют маленькие домишки немощных хозяев, или оставленных ими под дачи.

У дома моей подопечной, сквозь давно проложенный асфальт, густо разрослись крупные подорожники. У калитки навалены не поддавшиеся расколке, приспособленные для сиденья, крупные, широкие чурбаки. Рядом с высоким лопухом часто желтеет одуванчик, вдали белеет ромашка. Ольге Петровне ещё далеко до пенсии, но она перенесла инсульт и теперь инвалид. Иногда мне хочется её очень ругать: не пила бы, так ходила бы на своих ногах, не валялась бы в постели, говорила бы нормально. Мне очень жалко её, ведь я знаю её с малых лет – она была моей воспитательницей. Я помню её густые, коротко подстриженные русые волосы, задорные голубые глаза, маленькую, полную фигуру с красивыми руками с аккуратным алым лаком. Как забавно на праздниках она изображала толстого Карлсона, радостно играла Снегурочку, даже Баба Яга в её исполнении выглядела весёлой, не страшной. Она всегда хвалила меня за лепку, за рисунки, впрочем, она всех ребят хвалила.

И все ребята нашей группы любили её. У меня в детстве был яркий огонёк (после мамы, конечно) который меня всегда утешит, успокоит, поймёт. Тем горше сейчас мне видеть её беспомощной, слабой в давно требующей ремонта, комнате. Потемневший потолок, когда то розовые, а сейчас выцветшие, грязно-серые обои, вытертый пол, который даже после мятья всё ровно кажется грязным. Допотопный сервант с толстыми стёклами с остатками чашек белого и синего чайного сервиза, парой голубых рюмок, высоких белых бокалов. Всё, что осталось от подарков родителей, даривших её на выпускной, на восьмое марта. На столе вылинявшая синея скатерть, на окнах зелёные мятые шторы с маленькими дырочками. Ярким пятном выделяется красочный календарь с пышно цветущими красными розами. Это я прилепила, пожалев свою бывшую воспитательницу. Я и фиалки ей принесла, пусть цветут, радуют глаз. Ольга Петровна сейчас очень не требовательна. Она рада и цветам, чистому постельному белью, цветной картинке на стене, свежему салату, мясному супу. Половина мозга, говорят, у неё не работает. Она живёт почти как растение? Но, для меня она прежняя Ольга Петровна, хотя сейчас невозможно понять её. Она всегда смотрит испуганными глазами, боясь, что её не поймут. Она усиленно шевелит мокрыми губами, силясь рассказать, но понятно у неё получается только Литья – так она сейчас называет меня. Она размахивает одной рукой (вторая у неё плохо шевелиться), крутит головой, морщит губы, мимикой старается заменить отсутствие своей разборчивой речи. А рядом сидит мужик, её сожитель. Он, усмехаясь, переводит её речь.

– У неё новое платье, – сказал он мне однажды.

Инвалидка радостно закивала головой, вытащила из – под одеяла синие платье, купленное мной пару дней назад, показывая какое оно у неё новое, красивое и пока чистое. Первый муж её, отец её дочери, к сожалению, ушёл к другой женщине. А этот, Игорь нигде не работает, почти бомж, живёт на её содержании. Он здоровый, сильный, спокойный, вполне безобидный. Кому дрова расколет, кому воды из родника принесёт, дорожки зимой разгребёт, вот и наскребёт себе на пиво. Его широкое лицо с круглыми наивными глазами постоянно улыбчиво, а руки он всё время держит перед собой, словно защищаясь от нападения, от презрения знакомых и соседей. С ним она и запила. Мне всегда хочется выгнать его. Он такой ленивый, не может даже поправить сенки – так расшатались половицы. Не может отремонтировать крышу – она протекает. На лестнице ступеньки расшатались, он и их не может приколотить. Сидит в синем спортивном костюме, усмехаясь, переводит ,,речь,, Ольги и то не всегда. Как то я не могла разобрать, что же моя подопечная заказывала мне купить? Она очень старалась. Размахивала рукой, кривила губы, с досады хмурила брови, в отчаянье крутила головой, закрывала глаза. Она готова была расплакаться, когда я вспомнила нашу детсадовскую игру.

– Это едят? – спросила я. Ольга Петровна радостно закивала головой.

– Растёт в огороде? – и снова угадала!

– Это красное? – Ольга Петровна в негодовании хмурится. – Это зелёное? – Пытаюсь угадать я.

Ольга Петровна весел хлопает меня по плечу. В конце оказалось, что моя подопечная хочет солёную капусту.

– Капусту мы нынче не садили, – признаётся Игорь. Они вообще огород не сажали. Огород засаживает её бывшая свекровь, да и дом принадлежит ей. Не гонит бывшую сноху из дома, оставляет ей немного картошки, свеклы и морковки и то хорошо. На Игоря не приходится рассчитывать. Он крадучись продолжает выпивать. Дружки его, собутыльники живут в соседних домах. Я лишь догадываюсь об его выпивках по его красному носу, по его болтливости, по бутылкам, брошенным в снег или торчащим из зарослей крапивы.

– Только попробуй ещё раз напиться! – кричу я на него, стучу по столу рукой.

– Я ничё, я нет! – он испуганно отодвигается от меня, – это они проходили мимо, так набросали бутылок, – он неопределённо машет рукой в сторону.

– Литя, Литя! – Ольгу Петровну беспокоит мой разговор с её Игорем. Она быстро, горячо объясняет мне, захлёбывается слюной, силится встать. Я укладываю её обратно, улыбаюсь, успокаиваю: да, да, я всё поняла, я с ней согласна. Пусть она успокоиться. Я понимаю, что без Игоря, без этого молчаливого, безобидного выпивохи, жизнь моей подопечной будет ещё тяжелее. Хоть живой человек живёт рядом с ней. Но ему нельзя давать расслабляться, а то выпивки его перейдут в затяжные запои.

Но, сегодня Ольга Петровна встречает меня особенно радостно.

– Литя! Литя! – кричит она, подскакивая на диване, наклоняясь, поглаживает мягкий пушистый, толстый широкий прекрасный бежевый плед, расстеленный по постели.

– Откуда это!? – поражаюсь я. – Откуда такая роскошь у инвалидки в её ветхом домике со старой мебелью, с бедным украшением? Ольга Петровна даже взвизгивает от нового прилива радости, вызванного моим удивлением.

– Литя! Литя! – громче кричит она и лихорадочно хватает мою руку и тянет её к пледу, чтобы и я убедилась какой он мягкий и тёплый.

– Откуда такое богатство? – спрашиваю я у Игоря, как всегда при мне сидящим у окна на твёрдом стулу. Он морщит широкие губы, хмурит лоб и тоскливо сообщает.

Читать дальше