Сергей Псарёв - Прощание с империей

– Хочешь, я достану тебе большой рапан, величиной с чайное блюдце? Ни у кого такого не будет, только у тебя.

– Врёшь ты все. Таких ракушек у нас не бывает.

– Есть, я сам их видел. Не веришь? Правда, далеко отсюда. Вон там, возле самого маяка.

– На глубине всё кажется большим…

Наташка – черноволосая, худенькая девчонка с большими синими глазами. Она дружила только мальчишками и ни в чём им не уступала. За это ей в их компании многое разрешалось. Наташка не без оснований считалась самой красивой девчонкой Кривой Балки. С её отцом, обрусевшим греком, они несколько раз вместе выходили в море за ставридой. С тех пор он всегда улыбался ему при встрече. Николай и сейчас помнил его покрытые татуировками и шрамами крепкие рабочие руки.

С берега это место выглядело немного ближе. Плыть туда получалось больше четверти часа. Наконец, он толкнулся тяжёлыми ластами и плавно ушёл вниз, словно таинственное фантастическое существо, человек-рыба. На какое-то время здесь можно было забыть об отсутствии жабр, легко парить и представлять себя частью живого моря. Это даже немного помогало Николаю. Тело в воде становилось послушнее, а его движения сильными и уверенными. У него словно выросли плавники и хвост…

Морское дно под ним было песчаным, с уклоном, уходящим в голубую неизвестность. Гребнями поднимались скалы, идущие сюда от самого берега. Где-то в стороне от него серебристыми тенями скользила стая кефали. Любопытная рыба сделала большой круг и остановилась, разглядывая нового подводного пловца. Получалась хорошая позиция для выстрела. Так всегда было, когда рядом не оказывалось подводного ружья. Пусть плывут дальше, сегодня ему не до них…

Николай быстрыми мелкими глотками постарался выровнять давление, но в переносице и в ушах оно жало всё сильнее, остановить нарастающую боль было невозможно. Медленно работая ластами, он пошёл дальше почти вертикально вниз. Больше никаких резких движений, на глубине даже сердце стучало реже. До заветных камней оставалось совсем немного. Ещё один дюйм, последний и самый трудный. В ушах у него стоял какой-то звон, он последним усилием оторвал от скалы тяжёлые ракушки и прижал их к груди, как самое бесценное сокровище. Неожиданно в голову пришли слова песни, которые добавили ему сил:

Теперь можно было спокойно подниматься. Где-то наверху вода и солнце весело играли серебряными бликами. Помогая себе ластами, Николай как пробка выскочил на поверхность: в лёгкие ворвался долгожданный воздух. Наташка потом говорила, что его не было довольно долго.

Обратно Николай плыл уже на спине, так в воде было удобнее работать с грузом. Синий и дрожащий, он неловко забрался на горячую палубу и положил перед Наташкой две раковины. Они оказались большими, как настоящее чайное блюдце. У этих ребристых раковин внутри была нежная розовая перламутровая поверхность. Совсем, как девичье тело в скрытых от загара местах…

Наташка помогла ему снять маску. В ней осталась его кровь. Николай до самой глубокой осени не мог нырять. Впрочем, в тот год это расстраивало его меньше всего. Потом они встретились с Наташкой спустя 18 лет на Софийской улице у старой кирхи. Сказать, что это получилось у Николая случайно, было нельзя. В тот день он снова увидел свою раковину на её столике у большого зеркала. Она лежала на видном месте среди кораллов и прочей сувенирной экзотики далёких южных морей. Николай взял раковину и приложил её к уху. Ему послышался ровный шум приближавшейся волны: «Ты помнишь наше море?» Наташка только улыбнулась. Она помнила всё…

Барков открыл глаза. Нет, это не возвращается. Песок в пустыне движется медленно и бесконечно. В этом заключалась какая-то восточная мудрость, но приходил человек и нарушал эту вечность. Он сделал себе песочные часы, и всё обретало свой конец. Тонкая струйка песка в стеклянной воронке быстро заканчивалась, и не было больше этой вечности…

Несимметричный диметилгидразин или НДМГ. Так полным титулом на космодроме называли ракетное топливо, «гептил» – бесцветную прозрачную жидкость с противным запахом тухлой селёдки… Пуск опять отложили, шёл слив компонентов ракетного топлива. Боевой расчёт, одетый в изолирующие противогазы и войсковые комплекты химической защиты аккуратно перебирал заправочные рукава. Жарко, все чувствовали себя в защитных комбинезонах плавающими в собственном поту, как в болоте. Нужно было слить топливо, до самой последней капли. Опасны даже его самые лёгкие пары – коричневатый, тающий на воздухе дым. Каждый заправщик хорошо знал симптомы такого отравления. У человека слезились глаза, начинался кашель, тошнота и боль в груди. А ещё, токсичное топливо било по нервной системе, и тогда происходило возбуждение, «глюки». За долгие годы компоненты топлива прочно всосались в окружающий песок и чахлую растительность. Здесь всё отравлено на долгие годы…

Был ли у него в этой жизни праздник? Или он уже в том, что он всегда жил полной меркою, без остановок. Что его где-то ждали, что был нужен и без него не обойдутся. Страшнее, когда вокруг наступали покой и пустота…

Сердце Николая сжималось, когда под сочно щёлкающие звуки машинки на пол скатывались его тёмные волосы. Он словно менял свою кожу и становился другим. Теперь из зеркала на него смотрел незнакомый юнец, с круглой головой и большими оттопыренными ушами…

Это был самый крутой поворот в его судьбе. Ещё недавно они с друзьями беззаботно подметали приморские бульвары расклешёнными брюками и гордо носили прически в стиле своих кумиров из далёкого Ливерпуля. Кто же тогда мог подумать, что они надолго свяжут свою судьбу с армией? Барков и сейчас хорошо помнил, как однажды, тёплым июльским вечером, они вместе сели в плацкартный вагон и отправились в Ростов-на-Дону поступать в военное училище. Их было тогда шестеро. Его попутчики говорили какие-то умные и важные слова о профессии офицера, о своём патриотическом долге. Николай ничего этого про себя не чувствовал. Ему даже стало неловко, что в кругу таких достойных людей он занял чужое место. «Если кто-нибудь из нас и поступит, то это, точно, буду не я», – решил он. У него получалась увеселительная ознакомительная прогулка перед осенним призывом в армию. Самое удивительное, что из всей этой компании в училище тогда поступил только он один.

Отбор кандидатов в Ростовское военное училище походил на многоуровневое сито, где собирали благородный металл и отбрасывали пустую, ненужную породу. Баркову запомнилось заполнение первой в его жизни анкеты. Объяснимо, что можно было не знать о своих родственниках, вынужденно оказавшихся на оккупированной территории, в плену или за где-то границей. В любом случае писать об этом в анкету не стоило. Совсем не важно, что таких людей тогда было почти половина населения страны. Выходило, что всем им почему-то не доверяли. Училище готовило офицеров для Ракетных войск стратегического назначения. Для службы на таких режимных объектах анкета должна была быть абсолютно чистой. Значит, кому-то из них следовало отказаться от части своей биографии. Многие из кандидатов принимали такие правила игры, писали туда, чего было нужно. Это, как договор с государством, жить по предложенному им стандарту.