Варвара Герн - Записки прабабушки

Святками мы ездили к П <���иотровским>, у которых была дочка Настя и воспитанница Вера, мы сдружились и время хорошо прошло, была у них елка, не хотелось уезжать домой, но ехать надо было, так как 5 Января везли Мишу в Орел. Увезли Мишу и мы стали ожидать А <���лександру> С <���ергеевну>, которая должна была съехаться с тетей на ст. и с нею приехать – приехали они и с ними Маша. А.С. долго что-то рассказывала, мама качала головой, тетка уже с Машею не говорила, Маша была грустна и обижена, я видела это, но ничего не понимала, потом уж из откровенных фраз, намеков, вообще наши старухи не стеснялись нашим присутствием, я поняла, что тетка заметила ухаживание Ал <���ександра> Ан <���тоновича> и недовольство его жены, сделала Маше в присутствии Ал. Ан. сцену и велела собираться домой, и так как тетку все боялись, Маша беспрекословно уехала, так ли это было, не знаю, но у меня сложилось в голове так. Маша же стала реже ездить туда, хотя все таки ездила, за Машей также ухаживал Ан. Ад., дома же ей тяжело жилось, а кто притягивал ее туда, Ал. Ан. артиллерийский офицер или Ан. Ад., страшно некрасивый и комик. Смутно я догадывалась о ухаживанье. К Пасхе Мишу не брали, наша жизнь разнообразилась только свадьбой жандарма, на которой мы были, так как наш квартирант сменивший долго жившего еврея, которого, как не имеющего права жительства, выселили совсем из города, хотя он целые три года откупался от полиции, а тут знать не осилил заплатить обнаглевшему квартальному, его выселили; как мы жалели Якова Самуиловича и жену его Ривку, такие они были хорошие оба (бедны были страшно), так вот этот квартирант выдавал свою сестру замуж за жандарма, мы очень развлекались этим, наши А <���лександра> С <���ергеевна>, Ав <���дотья> Дм <���итриевна>, Маша даже наряжались и завивались на эту свадьбу, памятна она мне осталась, потому что когда собрались гости, в числе которых был дьякон и подпольный адвокат, оба сильно пьяные, мы с А.С. все время говорили по французски, вот аблакат подходит к нам и говорит: «Вот что барышни, по французски говорите в обществе себе равных, не на свадьбе жандарма, так каждый из нас может думать, что вы говорите о нем, в нашем обществе говорить по французски даже неприлично!» Сконфузилась моя А. С. Еще потеха была, Ав. Дм. к делу и не к делу в разговоре всегда говорила: «в этом», а бывший здесь дьякон ко всему прибавлял: «в том то и дело!» Сидят Ав. Дм. и дьякон и беседуют, она беспрестанно говорит «В этом?» А дьякон: «В том то и дело!» Было комично.

Миша приехал в начале Апреля домой, в корпусе была свинка и их распустили, с его приездом стало веселей, хотя он сначала смотрел на нас свысока, а потом опять стал Мишей, а не Орловским кадетом. Среди лета наша А.С. опять была вызвана в Москву к умирающей матери, на этот раз мы ей этого не желали, но все таки без нее было лучше. Сережа был страшно нервный мальчик, а А.С. его часто раздражала и он рыдал так, что у меня сердце сжималось от жалости к нему, вообще я Сережу любила какой то жалостной любовью, его мне всегда было жалко (так до самого конца его жизни я его любила и жалела), а с отъездом А.С. как то ровней у нас стало. Не помню, сколько время она проездила, но однажды мама с нами ходила гулять и уже возвращаясь домой мы встретили дядю Андрея, который сказал, что был у нас и приехала А.С. и добавил: «Мать то у нее наконец умерла!» Мы бежим уже с трепетом домой, она нас встречает вся в слезах говорит мне что: «Votre oncle est tout à fait sot ou mechant. Je lui disais que je suis apresant une orphelinne, et votre oncle dit moi „Grace à Dieu, А.С.“ Ma mère est morte, а il parle comme un homme mechant!» 3 3 Ваш дядя совсем глупый или злой. Я ему сказала, что я теперь сирота, а ваш дядя мне говорит «Слава Богу, А.С.» Моя мать умерла, а он говорит как злой человек! (фр. с ошибками: apresant вместо à présent, orphelinne с двумя n вместо одного).

Дядя был глухой и мне стало его жаль и смешно очень и говорю по русски: «Дядя, верно, подумал, что вы говорите: вот я и приехала!» Он и сказал: «Слава Богу!» Нет, наша А.С. заливается слезами от обиды. Потянулись опять наши занятия, Мишу отвезли и мы снова по очереди состоим в любимцах. В городе было большое оживление, открытие жел. дороги 4 4 железнодорожная станция в Ефремове открылась в 1874 году. и Мишу уже повезли с разрешения начальства по ж.д., но на рабочей платформе, полной народа, ходили смотрители ж.д. и наша Ав. Дм. говорила, что тут действует нечистая сила и покойный митрополит Филарет не благословил ж.д., откуда она это взяла, кто ее знает; еще казус такой, учу я урок географии о земле, она слышит и говорит маме: «Ю <���лия> С <���тепановна>, вот так и развивается негелизм, ведь это безб <���ожие>, я бы на Вашем месте запретила эти уроки!» Хорошо, что А.С. не слышала, а то была бы история, она с Ав. Дм. никогда не говорила и иначе не называла как «Cette personne» 5 5 эта особа (фр.). .

К этому ж времени у нас объявился «политический», говоря современным языком, а тогда это был «негелист» по понятиям Ав. Дм. Сей политический был контролер на ж.д. и стоял у нашего знакомого дьячка довольно глупого, по доносу протопопа сего контролера забрали, дьячек все это нам в лицах представлял и до того путал, что его бросили даже допрашивать и не возили в Петербург, куда других возили, протопопа, семинарских учителей, учительниц, про этих последних говорили, что их будто высекли в 3-ем отделении, рассказывали так, что каждую по очереди сажали в кресло, кресло проваливалось и их под полом секли, все конечно этому верили, а дьячек Егор Мефодьевич говорил, что Царь наш дрянь и пора его убить! Теща на него кричала, называла дураком, тесть приходил и жаловался и просил уговорить Мефода (так мы его звали) не болтать. Но во всяком случае Мефод Аникееву не повредил, он нес чушь, следователи долго с ним бились и бросили его – а вот теперь бы наш Мефод насиделся бы в тюрьме, не посмотрели бы на его глупость. А книги то Мефод пожег в печи еще раньше обыска и этого не сказал жандармам, ему жена Аникеева принесла и просила сжечь, куда честный простой, глупый дьячек против протопопа, который книги брал у А <���никеева> и донес на него.

Судили и сослали, судили не у нас, не знаю где, протопопа тетя с тех пор видеть не могла и звала «жандарм синие портки». Хотя политического тоже ругала, как ругала А <���лександра> II. Вот это было у нас первое политическое дело в нашем городе, всколыхнувшее наше болото.

Осенью этого года, уехала наша А <���лександра> С <���ергеевна> к нашей великой радости, отъезд был в высшей степени удивителен и не ожидан, вышло это так: мама взяла на квартиру дочь одной помещицы, которая училась в прогимназии, это ей кажется было не по нраву, она как то все стала дуться и вот раз вечером, мы читаем в троем по очереди, какой то переводный английский рассказ под заглавием: «Хроника семейной жизни», рассказ жалостный, смерть матери. Мы, трое, начинаем плакать, но не желая показать слез, удерживая их, начинаем истерически хохотать, слезы градом и хохочем; она сидела в темной гостиной и оттуда начинает по французски меня бранить, стало обидно, я ей отвечаю: «мы вовсе не смеемся!», отвечаю нарочно по русски.