Варвара Герн - Записки прабабушки

Ужинать она не вышла и на утро, мы ожидаем ее в классе, она не идет и заявляет маме, что при таких злых детях она жить не хочет, оделась и ушла к нашим знакомым и оттуда прислала за своим имуществом. Мама, хотя ей тяжело было сейчас оставить нас опять без учительницы, не стала уговаривать ее, и вот мы снова без руководительницы, мама наученная горьким опытом уж не решилась брать гувернантку, а пригласила начальницу прогимназии давать нам уроки, и эти уроки продолжались больше двух лет, мы оба полюбили Софью Васильевну и всегда с нетерпением ждали ее прихода, особенно Сережа. Кстати надо сказать, что Сережа был преоригинальный мальчик, выдумал носить лапти, кухарка ежедневно приходила его обувать в них и обертывать ноги онучами, сверх подевки надевал белый фартук, вязал чулки и вышивал.

Весной мы ездили к Троице, т. е. в Сергиевскую Лавру под Москвой, как только Миша приехал из Орла, так мы и отправились. С нами ездили Маша и Коля, поездкой конечно были довольны, только я теперь забыла, какое впечатление произвела на меня тогда Лавра, только помню, что из Лавры мы в компании трех девиц и одной вдовы ходили в пещеры и Вифанию и я, как никогда не ходившая, так разбила ноги, что возвращаясь оттуда с трудом тащилась и горько плакала от боли ног. В Москве мы пробыли не долго, были в Кремле и только совсем забыла впечатление, но хорошо помню, что в Москве был пожар и недалеко от той гостиницы, где мы останавливались, гостиница «Лоскутная», и мы испугавшись шума, в том числе и Коля, которому уже было лет 16, запросились домой, отправились на вокзал, поезда нет, пришлось ночевать около вокзала в плохенькой гостинице. Утром угораздило сесть на дачный поезд до Серпухова, где пробыли до вечера, гуляли на какой то даче, качались на качелях, к нам присоединились какие то молодые люди, превесело было, это я помню. Потом мы ездили к П. в деревню гостить и там с Сережей вышел казус; Ан. Ад. живший у П. управляющим и живший не отдельно, а в семье П <���иотровских>, вздумал жить самостоятельно, перешел во флигель (Ан. Ад. ссыльный поляк повстанец 63г., но православный, во время мытарств принявший православие – тоже верно ради хлеба насущнаго) устроил новоселье, мы все, П <���иотровские>, Маша и соседи Боборыкины были у него, обедали, я сидела со взрослыми и с грустью поглядывала на стол детей, там сидели Миша, Сережа, Настя и Вера и очень весело хохотали. Кончился обед, мы, дети, вышли на крыльцо и Сережа все клал мне на плечо голову и вдруг вырвался через перила и моментально заснул, переполох между нами страшный, мама бледная, Ал <���ександр> Ант <���онович> волнуется, Б <���оборыкин> тоже. Ал <���ександр> Ан <���тонович> берет его и несет в дом, голова у Сережи болтается, совсем мертвый, мы грустно потянулись за ними, сердце страхом замирает у меня. Положил его Ал <���ександр> Ан <���тонович>, спит, спит, еле слышно дыхание, мама села у ног. Я слышу, что Ал <���ександр> Ан <���тонович> говорит Настасье Яковлевне, своей жене: «Завтра велю запречь карету пораньше и скорей вести его в город, это что то ужасное!» А он спит себе да и только, и спал до 4х часов утра (с 4х вечера) когда проснулся, то говорит маме: «Есть хочу!» И объясняет, что во время обеда, ему сильно пить захотелось и он налил полстакана воды (а вода и водка были в одинаковых графинах) и выпил водки вместо воды, как не задохся!

Потащила его мама к Ан. Ад., который вставал рано и там напоили Сережу чаем. В Августе Мишу отвезли в Орел и мы снова одни, познакомились с семьей Покровских, собственно мы были знакомы, а сам П <���окровский> был отец крестный моих обоих братьев, долго не живший в нашем городе и только что вернувшийся с семьей, но вернувшийся совсем нищим с женою и дочерьми, Катей лет 28, Машей 18 и Соней 16, Мишей 14 лет (и которого почему то все звали «антихристом»). Бедны они были страшно, если куда идти, то надо было им послать шубу, барышни часто гостили у нас, когда соскучимся одни, то мама посылала свою старую шубку, и одна из них придет, чаще всех приходила Маша, она была умная, комик, но и зла тоже, и не хороша, мы ее любили, мама тоже. Соня была хорошенькая, но глупенькая, Катя манерная и тоже не умна; Катя дружила очень с нашей Машею, которая к этому времени совсем не стала уезжать к П <���иотровским>, определилась учительницей рукоделия в прогимназию; также мама выхлопотала место учительницы русского языка нашей 1½ гувернантке Марье Васильевне, которая поселилась у тети Анюты, у нас прибавилось общества, стало разнообразней, мне тоже уже было 15 лет, в это время началась война с Турцией, шли добровольцы в Сербию, я и Сережа зачитывались известиями резни, дрожали от ужаса смотря на картинки в иллюстрациях. В Мае этого года Сережу назначили в Орел в Кадетский корпус, и вот мы снова едем все и с Машей в Орел 22 июля, но едем уже по ж. д. Снова в Орле мы на той же квартире, только там другие хозяева, снова мама к Б <���ейдельману> обратилась и тот снова берет, только на этот раз 30р. (если бы жив был Вася, наверно прошел бы за 15р.), и я в этот раз познакомилась с семейством Б <���ейдельманов> и несколько раз была у них, а кадет Б <���ейдельман> у нас бывал ежедневно, тогда же я познакомилась с товарищем брата Миши Марковым, только мне сдается, что это был не Евгений Марков 2й знаменитый зубр, а Лев, хорошо помню, что Миша называл его сыном известного писателя Евгения Маркова, и он давал читать мне «Черноземные поля» 6 6 Евгений Львович Марков (1835—1903) – русский писатель-путешественник, литературный критик, этнограф; его двухтомный роман «Черноземные поля» издан в Санкт-Петербурге в 1876—1877 гг. Старший сын – Лев Евгеньевич Марков (1862—1936) – инженер, с 1907 г. предводитель дворянства Щигровского уезда. Активно содействовал проведению столыпинской аграрной реформы, принимал участие в монархическом движении. Младший сын – Николай Евгеньевич Марков (1866—1945) – российский политик и публицист, один из лидеров черносотенцев. Прозвище Марков 2-й из-за того, что в Думе был и другой депутат Николай Марков, а «зубр» – из-за сравнения правых с зубрами. . А может это был и сам Марков 2й. Хорошо не помню, но теперь даже неприятно, если он был Лев, это знакомство. Сережа выдержал экзамен и за неимением вакансии определен мамой на свой счет.

По приезде домой мама подавала прошение Государю и с весны Сережа был принят на казенный счет. Дома, без Сережи потянулась для меня скучная жизнь, ученье я окончила, вечно вышивать русския полотенца слишком было противно, читать не много приходилось, книга прямо редкость была, но с каким я жаром набрасывалась на попавшуюся мне книгу. В Октябре мама страшно заболела, простудилась в цирке, куда мы целой компанией ходили, Мама, Софья Вас. Маша, Марья Вас. и Маша Покровская, мама схватила воспаление матки, все перемогалась, вечером так начала кричать, тетя побежала за доктором (Ав <���дотья> Дм <���итриевна> в то время уезжала от нас к П.), я осталась одна с ней, трясусь от страха, что мама умрет, со мной только 15 летняя девочка Маша, крестница мамы, прислуга же побежала за тетей Анютой, прибежала та, ей кухарка сказала: «идите скорей, либо застанете, либо нет!» Тетя как пришла, так и зарыдала, она сама всегда была больная и маму очень любила; тут появился доктор и фельдшерица, всю ночь я и тетя Анюта не спали, Маша тоже пришла, а утром пришла Маша Покровская и осталась ходить за мамой, она такая умелая была и мама допускала к себе ее охотно, а тетя Лида больше на словах ухаживала, ходила по целым часам в аптеку или возилась в кухне, маму она раздражала, главное, не стесняясь меня собиралась быть в случае смерти мамы быть нашей опекуншей, потом тете вздумалось справлять мое 16 летие. 25 Октября назвала гостей, вечером подняли хохот, возню, мама рассердилась, она тяжело больная, а у нас пир – да, деликатностью тетушка не обладала. Во время болезни мамы приехал Ал <���ександр> Ан <���тонович>, такой возбужденный, и говорит, что он идет добровольцем, так как стыдно сидеть, когда братья страдают, жалких фраз наговорил много, пригласил Машу ехать с ним сейчас же в деревню, помочь жене его проводить его, Маша смотрела на него, как на героя и сейчас же уехала с ним, обидев маму своим отъездом, помню, мама сказала: «Глупо было ехать, никуда он не поедет!»