Игорь Ткачук - Вспомните, ребята!

Другое смелое распоряжение директора однажды чуть не обернулось неприятностями для него и моей мамы. Речь шла о решении выдавать кочегарам котельной мясные консервы, остававшихся в банках после взятия проб на бактериологический анализ. Банки числом 5 штук поступали в лабораторию из каждой выпущенной за смену партии. Кто-то донес «органам» о фактах «разъедания» продукции. По установленному порядку содержимое банок после взятия нескольких граммов проб подлежало уничтожению. К счастью, прокурор проявил снисходительность и понимание ситуации. Практика выдачи дополнительного питания работникам тяжелого физического труда продолжилась.

В последний детсадовский год произошло два памятных события: денежная реформа 1947 года и отмена продуктовых (хлебных) карточек.

Замену денежных знаков я воспринял, как исчезновение зеленой трехрублевки с изображением пехотинца и синей «пятерки» с летчиком. Нас с мамой, конфискационные механизмы денежной политики не задели, поскольку, не имея минимальных накоплений, мы жили «от зарплаты до зарплаты». Все наше «состояние» заключалось в облигациях» Государственных займов восстановления и развития народного хозяйства СССР» 1946 и 1947 годов (со сроком погашения 20 лет ), на которые инженерно-технический персонал и рабочие завода подписывались «добровольно» [5] В расчетной книжке мамы за 1952 год имеются записи о размере оклада в сумме 980 рублей и ежемесячном отчислении на заем суммы 140 рублей. Подоходный налог колебался от 85 руб. 38 коп. до 167 руб.67 коп. .

В те же облигации по «почину» неизвестных энтузиастов обратились также и перечисленные государством на счет Сбербанка (без права снятия), денежные компенсации мамы за 4 отмененных отпуска военной поры. Надо сказать, что упования на возврат заемных денег у большинства окружающих отсутствовали изначально. Об этом можно было судить по тому, что облигации внушительного номинала широко использовались в наших детсадовских играх.

Выплаты по этим государственным обязательствам впоследствии неоднократно переносились «по инициативе миллионов советских людей» (см. доклад Хрущева на 21 съезде КПСС). В итоге астрономические для нас суммы, зафиксированные на красивых бумажках, были деноминированы, и в конце 60-х годов мама получила за все про все около 100 рублей. Ее месячный оклад в то время составлял 120 рублей.

Однако судьбу наших близких друзей реформа исковеркала самым жестоким образом. В лаборатории завода работала мамина подруга – бактериолог Елизавета Антоновна Эриксон, соседка Жангуровых, одинокая деликатная женщина с гимназическим образованием, читавшая на досуге толстенные романы на французском языке. Во время командировок мамы в трест она опекала меня по очереди с женой Кузьмича, Марией Павловной. Родная сестра Елизаветы Антоновны, имени которой вспомнить не могу, была директором Ассиновской опытно-селекционной станции (ОСС) и жила в служебном помещении этой организации. Откуда и при каких обстоятельствах сестры появились в наших краях, не известно. Об их родословной тоже ничего сказать не могу. Иногда мы ходили к сестре Елизаветы Антоновны в гости. Я любил играть с ее овчаркой, которая однажды здорово укусила меня из-за небрежного обращения со щенками. Несмотря на это недоразумение наша дружба продолжалась. Следы укуса сохранились, однако показывать их не рекомендуют правила приличия.

Наши походы в ОСС кончились после приснопамятной реформы. Сестра Елизаветы Антоновны исчезла. Позже, со слов мамы, я узнал о причине происшедшего. Один из сотрудников станции накануне реформы вернулся с Севера, где в течение нескольких лет зарабатывал деньги на приобретение (или строительство) собственного дома. Его «северные» доходы по условиям реформы должны были превратиться в прах.

Горько жалуясь на злую судьбу, коллега упросил сестру Елизаветы Антоновны обменять накопления на пореформенные рубли из расчета один к одному (вместо одного к трем) под видом средств ОСС. В операции участвовала кассир станции, которая незамедлительно сообщила «куда надо». Сестру Елизаветы Антоновны и ее соучастника осудили на 10 лет лишения свободы каждого. Дальнейшая их судьба не известна.

Отмена карточек, ознаменовалась появлением казенного хлеба в детском саду. Отныне продукт можно было есть до отвала. С этого же времени хлеб потерял качество платежного эквивалента при обмене на другую еду и игрушки.

В сентябре 1948 года вместе со старшей группой детсада япошел в школу. В первом классе оказалось сорок два ученика. Начальные классы занимали бывший амбар и три станичные хаты. Каждый класс по мере преодоления ступеней школьной иерархии переходил в очередную хату, предназначенную для нового рубежа науки. Пятый и последующие классы обучались в капитальном двухэтажном здании.

Первоклашки начинали с бывшего амбара. Зимой это холодное помещение со щелястым полом отапливалось единственной печью. Ученики и учительница занимались в пальто, с выпростанной правой рукой. Во время перемен одноклассники сбивались к очагу. Однажды наша ученица, Авилова, грея спину у открытой дверцы, выжгла на пальто здоровенную дыру, которую мать зашила видной издалека латкой другого цвета.

Из других невзгод припоминается межсезонье, непролазная и чрезвычайно липкая глина по пути в школу и обратно и постоянно сырые ноги. Перед началом учебного года мама заказала вулканизатору из заводского гаража детские резиновые сапоги. Обувь изготавливалась из старых автомобильных камер и выглядела крепкой, однако в первый же день носки в обоих сапогах обнаружилась течь, устранить которую не удалось, несмотря на неоднократную починку. Затем мама купила на рынке в Орджоникидзе сапоги кожаные. Но оказались, что у них была картонная подметка, умело замаскированной смолой. Очередным приобретением стали кирзачи с рыхлым кожаным передом, втягивающим влагу. Проникновению воды слегка препятствовало обильное смазывание тавотом (сорт солидола).

У мамы дела с обувью обстояли лучше. В холодное время года она ходила в фабричных резиновых ботах студенческих времен, внутрь которых вставлялись босоножки. Однажды, зимой 1949 года, мне по настоянию мамы пришлось обуть эти боты, чтобы пойти в заводской клуб на фильм «Повесть о настоящем человеке». Иначе пришлось бы сидеть дома из-за насквозь промокших сапог. Ходьба на каблуках была непривычной. К тому же, ямучительно опасался насмешек. Однако желание посмотреть кино пересилило. Для маскировки я опустил брюки пониже. К счастью, никто из окружающих на меня внимания не обратил. Благо время было темное. Дневных сеансов еще не было.