Валерий Петраков - Солдатские исповеди. Чтобы мы помнили…

Увидел по пути хуторок в районе Унечи, неразорённый! Обрадовался, с надеждой: вот здесь я, наконец-то, отдохну, и смогу поесть. Почему-то решил, тут врагов не будет. Я был весь измождённый, оборванный, сверху была одета гражданская одежда. Осторожно постучал в окошко и попросил у хозяйки попить и, если можно, поесть. Она пригласила меня в дом, посадила в комнате и сказала, подождите, я всё сейчас вам приготовлю, и ушла на кухню. У неё был сын лет четырнадцати, она что-то шепнула ему и стала возиться на кухне. За полтора месяца, пробираясь по оккупированной немцами территории, у меня выработалось звериное, острое чувство ощущения опасности. Почувствовал что-то неладное: слишком тётка суетлива и зачем шепталась с сыном. Из комнаты была открыта дверь на участок с посевами подсолнечника, кукурузы и картошки. Хозяйка, продолжала готовить на кухне, а я тихо выскользнул из дома. Пробрался на участок и залёг между рядами высокой ботвы картошки. И стал наблюдать за входом в дом. Вскоре увидел, как сын хозяйки бежит с полицейским, лет сорока, с белой повязкой на рукаве и с винтовкой в руках. Я затаился и лежал в ботве до ночи, пока всё стихло, и в доме улеглись спать. Потом осторожно, как уж, выполз с участка, собак, на моё счастье, не было. За каждого выданного партизана немцы давали награды. И расстреливали тех, кто помогал партизанам. Я шёл из окружения, но раз не сдался, то считался партизаном, хотя их ещё не встретил.

Эта встреча вскоре состоялась в районе населённых пунктов Гордеевка, Красная Гора. Мне встретилась партизанская разведка из отряда имени Чапаева. Но меня в отряд сразу не взяли. Слишком был измождённый, одни кости, еле живой стоял перед ними. Сказали мне, поживи в деревне, «в примаках», помоги какой-нибудь вдовушке, отъешься немного. Окрепнешь, тогда и будешь нам помогать связным. Попросили собирать и передавать им оружие. Назначили встречу через неделю у огромного дуба. При встрече передал партизанам первую добытую винтовку, стал выполнять их поручения в качестве связного. Но когда встречал вражеских захватчиков, меня начинало нервно трясти, и я боялся себя выдать. Хотел воевать с ними в партизанском отряде. Через две, три недели моим просьбам пошли навстречу и меня взяли в отряд.

Наши три отряда: имени Чапаева, имени Суворова, имени Кутузова входили в партизанскую бригаду имени Суворова, которой командовал Казанков. Я был рядовым партизаном в группе подрывников. Ходили на диверсии. Подрывы вражеских эшелонов не всегда были удачными. Мы применяли для взрыва рельсов артиллерийские снаряды. И мины, когда они были. А враги стали цеплять перед паровозом грузовые платформы, подрыв которых не повреждал весь состав. Мне приходилось таскать с собой тяжёлое противотанковое ружьё. Из него я подбивал остановившийся паровоз, если эшелон не сходил с рельсов.

Через несколько месяцев меня назначили заместителем политрука роты. Стал ходить на диверсии ещё чаще, с разными группами. Я воевал в партизанах более полугода. В Костюковичах, 2 октября 1943 года, наши отряды встретились с войсками Красной Армии. Начальник НКГБ Могилёвской области попросил, выделить десять грамотных партизан для оперативной работы. Так я попал на работу в органы государственной безопасности. Был в истребительном батальоне по борьбе с бандитизмом. Мы, получив агентурные сведения, выезжали на задания. Были осведомители и у наших противников, которые часто успевали предупредить бандитов. В свободное от операций время занимался оперативно-следственной работой. Грамотных людей тогда не хватало.

Примерно через два месяца я попросил разрешения у начальника съездить домой и проведать своих родителей. Они получили на меня «похоронки» и извещения, что я «пропал без вести». Приехал домой, повидался с родными. Успокоил их тем, что жив и здоров. Встретил своего друга, который был секретарём районного НКВД. Он мне сказал, что договорится с моим начальством о переводе меня в Гордеевский район, ближе к родным. Дал своё согласие и стал служить в НКВД, на оперативно-следственной работе. Очень скоро я пожалел об этом.

Под следствием часто оказывались люди, которых я хорошо знал. Война всё перевернула, нарушила оценки. Вина многих арестованных часто была небольшая или её совсем не было. А система, власть требовала: обвинять их всех и карать. Применялись жестокие пытки. Вот примеры. Моя бывшая учительница по немецкому языку была арестована за то, что немцы заставляли её быть переводчицей, когда они общались с местными жителями. Под пытками заставили признаться, что она «была немецкой шпионкой». Мой сосед в деревне, уже старик, плачет и говорит мне: «Николай, ну, какой я шпион? Выпивал несколько раз с немцами, вот и вся моя вина». Мой одноклассник писал стихи о Сталине и был арестован. Просил меня: «Николай, спаси меня!». Но я ничего не смог для них сделать. Такова была карательная система органов НКВД. Видеть всё это было просто невыносимо, можно было сойти с ума. Я написал заявление с просьбой направить меня на Первый Белорусский фронт. Так, с декабря 1943 года, я опять оказался на фронте.

В районе города Изюма, в 1944 году, я находился на наблюдательном пункте нашей батареи. Он располагался на сто метров впереди траншеи нашей пехоты. Кроме меня, там были ещё два связиста и командир нашей батареи, старший лейтенант. Командование направило его на наблюдательный пункт, так как стало известно об усилении вражеской группировки. Командир батареи до этого познакомился с женщиной, которая жила в нескольких километрах от НП, в нашей прифронтовой полосе. Несколько раз он уходил к ней на свидание, оставляя меня командовать батареей с НП от его имени. Обычно уходил часа на два, а однажды ушёл на целую ночь. Именно в эту ночь немцы предприняли мощную танковую атаку на узком участке нашей обороны. Сначала я услышал шум в глубине немецкой обороны, но в стереотрубу ничего не мог разглядеть. Неожиданно вспыхнул яркий свет прожекторов. Внезапно, с рёвом сирен, прямо на наш НП, ринулась масса немецких танков. Я быстро схватил телефонную трубку, назвал координаты и закричал: «Батарея, бронебойно-зажигательными, беглый огонь!!». На батарее меня переспрашивают: «Товарищ комбат, ведь это ваш НП». Вражеские танки были уже в нескольких сотнях метров от нашего НП. Я продолжаю орать в трубку: «Батарея, бронебойно-зажигательными, беглый, огонь, огонь, огонь!!!». И началось! Шестнадцать тяжёлых орудий нашей батареи, калибра 152 мм всё перемесили на направлении атаки немецких танков. Горела земля и вражеские танки. Почти все фашистские танки были уничтожены. Прорыв немцев на нашем участке фронта не состоялся. В наш наблюдательный пункт попал снаряд и два связиста были убиты. Взрывом меня контузило, а взрывной волной выбросило из блиндажа в окоп. Сколько лежал там, без сознания, не знаю. Когда я очнулся, увидел, что меня трясёт какой-то человек. С трудом я узнал в нём своего комбата, прибежавшего после боя. Он был как полотно, белым от страха за то, что ему грозило. Комбат стал просить меня не выдавать, что его не было на НП во время боя. Сказал, что за это его просто расстреляют. Человеком он был добрым, справедливым, хорошим командиром. Я ответил ему: «Мы были вместе, а я выполнял ваши приказы». За этот бой я получил свою первую, с начала войны, боевую награду медаль «За отвагу». Командира батареи командование наградило высоким орденом «Боевого Красного знамени». Так в жизни бывает.