София Шегель - ЕВРЕИ С УЛИЦЫ ШОПЕНА

Нам после одиннадцатиметровой комнаты и общей кухни с соседкой, по профессии вдовой полковника, наша трехкомнатная «распашонка» -хрущевка раем кажется. Ну и что, что кухня меньше пяти метров, зато в ванную комнату никто не ломится по утрам. И есть балкон, и кладовка, и соседский кованый сундук там, в покинутом коридоре остался жить, наконец, у меня синяк на бедре рассосется. Вот мы все, новоселы, договорились, сегодня как раз собираемся общее новоселье устроить для всего нашего подъезда. Я утку жарю, Дина с пятого этажа обещала рыбу, нижние соседи взяли на себя салаты. Хорошо, что все одного примерно возраста, все молодые, у всех дети маленькие, есть о чем поговорить, есть на чем подружиться. Посидим там с полчасика – и домой, дело есть срочное на выходные.

И тут у меня дыхание перехватывает от ужаса: дело! В том-то и дело! Кроме этого жалкого кошелька у меня там, в сумке что-то куда более ценное лежало: Светка, сотрудница, единомышленница, можно сказать, мое второе Я, под честное слово дала на выходные самиздатовского Солженицына – «В круге первом», только-только начал ходить по рукам! Боже мой, что теперь будет? Ладно, завтра суббота, послезавтра воскресенье, но понедельник же все равно наступит, куда он денется. И что тогда? Где я окажусь уже во вторник? И что будет с моими мужиками обоими? Диме его любимой спортшколы не видать, как своих ушей, а ведь он столько сил вложил, пока ее строил, тренеров искал, деньги выколачивал на оборудование… Не то что директором, ему вообще запретят к детям приближаться. А он куда без них? Я вон жду-не-дождусь, а он с риском нарваться на семейную сцену никак от своего детища не оторвется, вечно мы с ним опаздываем. Да еще вопрос, не заберут ли нас обоих, мы же всякого в жизни навидались. И что дальше делать? Боже милостивый, а с сыночком моим что будет – сиротой ребенка оставлю! Ему же только семь лет, он совсем кроха! Дался мне этот самиздат, не умею сохранить – не надо было и брать! Читала бы себе спокойно Твардовского-Маяковского, «Сын полка» или Агату Кристи, раз такая растяпа.

Про утку я уже забыла намертво, гори она синим огнем вместе с черносливом! Надо срочно что-то делать, но знать бы, что! Так, главное – без паники. Умыться, причесаться, сесть, подумать. Не придут же они сию минуту. В ванную, не раскисать! И тут глаза мои спотыкаются о сверток на полу в ванной. Вот он, мой самиздат, вот он, мой Солженицын, мой «В круге первом» дорогой. Спасена! Вор, миленький, спасибо тебе, ты меня спас и всю мою семью. Пусть тебе мои рубли пойдут на пользу!

Все хорошо! Плакать некогда. Надо утку дожарить. Пора на праздник. И никто! никогда! ничего! об этом не узнает.

Ах, какие получились веселые посиделки! И утка моя не сгорела, и салаты от Нади с первого этажа были один лучше другого, и песни пели на всех языках – от «Имел бы я златые горы» и «Касиу Ясь канюшину» до «Мехтенесте майне, мехтенесте гетрайе!». А Дина с пятого этажа мало того, что отличную рыбу приготовила – настоящую гефилте фиш, свежую щуку, так еще и сообщила нам, что поймала воровку: услышала скрип двери – вышла, а там цыганка перед зеркалом выуживает из стеклянной лодочки рубиновые серьги.

– Я, конечно, серьги у нее из рук вырвала, дверь открыла и коленом ее, коленом! – весело рассказывает Дина.

– Вот если бы ты ее не коленом, а за шиворот, может, и мой кошелек бы вернула… Ну ладно, я его уже оплакала. – В тот момент я наново пережила весь этот кошмар с самиздатом, он и длился-то всего минуту-полторы, а переживаний выше головы, вон сколько лет прошло, а я все помню, как сегодня.

Вот только спать в ту ночь совсем не пришлось. И вовсе не из-за Солженицына. Нет, мы, конечно, собирались, а может, уже и улеглись – давно все же дело было, мелочи из памяти стерлись. Помню только, что на фоне ночной уже тишины и моего недочитанного самиздата внизу, под нами, начались вдруг истошные крики и странные звуки, как будто стену ломают кувалдой или, хуже того, тараном. Пока мы прислушивались и наскоро одевались, вроде все стихло. Легли – снова крики. Лежим – ждем, через несколько минут истошный вопль Нади:

– Помогите, спасите! – и тут же стук в нашу дверь, слышно, что руками и ногами стучит.

Вскакиваем, открываем – соседка снизу Надя в ситцевой ночной рубашечке, босиком, волосы взлохмачены, глаза, что называется, во лбу, влетает к нам:

– Спасайте, он за мной с ножом гоняется, приревновал. С ним бывает – ему пить нельзя! А он за столом почти не пил, а дома, пока я с посудой разбиралась, чуть не стакан выхлестал – вот кровь в голову и бросилась. Мне полчаса переждать – он и уймется… Извините. Так-то он хороший, только ему пить нельзя, совсем дуреет.

Этот ее сбивчивый и довольно истеричный монолог длится несколько минут, потом Надя замолкает, прислушивается. Внизу тихо.

– Ну ладно, пошла я, теперь все будет тихо. – И она уходит.

Но через мгновенье возвращается:

– Ой, беда, скорее, бегом, спасайте, он в ванной заперся и не отзывается. Я боюсь – может, повесился или вены перерезал. Заперся зачем-то…

Бежим вниз все трое. Дверь в ванную заперта, не поддается. Стучим – в ответ тишина. Дима дергает, стучит – глухо.

– Нужен рычаг, дайте что-нибудь!

Бегу в кухню, хватаю первое, что под руку подвернулось, – сковороду с длинной тяжелой ручкой. Дима поддевает дверь, как монтировкой, раздается хруст, дверь открывается, обломок ручки от сковороды с шумом падает на плитчатый пол, но наш доморощенный Отелло даже не шелохнется. Он сидит на полу, спиной опершись о край ванны, обеими руками нежно обнимает унитаз, щекой прижимается к белой пластмассовой крышке и на его красивом, молодом, загорелом лице бабочкой порхает ласковая улыбка. Он спит.

– Дима, молчи, – успеваю шепнуть я.

Молчим все трое долго, наверное, целую минуту. Потом Надя тяжело, со всхлипом вздыхает, поднимает обломок с пола и с обидой оборачивается к Диме:

– Такую сковородку хорошую испортил! Надо же было осторожнее!

***

Все рассказанное – чистая правда, дело было в славном городе Минске, этой истории, по моим подсчетам, добрых и недобрых пятьдесят три года, мой сын, тогда первоклашка, сегодня уже дедушка троих внуков. И почему же я вдруг все эти пустяки вспоминаю? Неисповедимы пути Господни, а пути мысли порой можно проследить. Мы потом еще несколько лет жили по соседству с этой парой – Надей и Николаем. Никаких трагедий больше не было, наоборот, парень он оказался дружелюбный и вежливый, не скандальный. Она – хорошая хозяйка, хорошая портниха и любящая без памяти жена.

В один прекрасный день Надя просит:

– Зайди ко мне, помощь нужна.

Захожу с опаской, но никаких драм, сковородок и криков.

– Осмотрись внимательно, – просит Надя.

– Что искать?

Читать дальше