София Шегель - ЕВРЕИ С УЛИЦЫ ШОПЕНА

Маленькая площадка перед домом уже полна людей, все пристально слушают пока только отдельные реплики, перебрасываются своими мыслями, не обращая внимания на призывы к тишине. Толпа волнуется, как хлебное поле, мирно, но неизбывно.

Илья уже целый год живет в Израиле, снимает жилье на окраине города, в старом и не слишком престижном доме и очень стесняется, когда его называют «оле хадаш», тут же поправляет дурашливо:

– Скорее, Оле-Лукойе.

Не всегда шутку подхватывают, порой смотрят на него, как на придурка. Да и как смотреть на человека, который, дожив до седин (хорошо, что не до лысины, – краем сознания всякий раз отмечает Илья), оказался на нуле и не готов начать сначала?

В первое время жена при каждом его звонке говорила: вот кончится учебный год – сразу и приеду. Она в педучилище психологию преподает. Потом – надо отдохнуть. Потом оказалось, что мать болеет, нужен уход. Потом открытым текстом сообщила:

– Знаешь, две жизни никто не живет, мне свою менять нет резона.

– Но послушай, мы же столько лет вместе, как ты без меня, – Илья как-то не был готов к такому удару, – ты хоть приезжай посмотреть, сразу поймешь, что здесь жить лучше!

– Лучшее – враг хорошего! – парировала она и попросила не беспокоить.

На том закончилась семейная жизнь. Детей не нажил, жену – как тут сказать? То ли потерял, то ли разобрался, что ее и не было. Жили рядом, постель и хлеб делили, но разве это жена?

Илья давно уже спрятал свои «корочки» – университетский красный диплом, кандидатское удостоверение и прочие свидетельства не напрасно прожитой прошлой жизни в самый нижний ящик комода. Письменного стола он так и не приобрел, да и зачем? Такое рабочее место ему теперь не по чину, скорее, нужна новая метла да тачка, наподобие тех, что на подмосковных дачах в ходу, – листья свозить осенью к кострам, картошку или яблоки до погреба довезти. Впрочем, муниципалитет орудиями труда обеспечивает, знай убирай улицы да площади. Его дважды коллега, в прошлом инженер легкой промышленности то ли из Полтавы, то ли из Старой Русы, в настоящем – работник муниципалитета, проще сказать, дворник как-то, выходя на утреннюю уборку, раздраженно заметил:

– Повезло им, что мы приехали, без нас бы уже захлебнулись в дерьме, наверно!

– А вы бы хотели, чтоб они с нами захлебнулись? – миролюбиво откликнулся Илья. – Что мы с вами можем? Языка не знаем, реалий не знаем, легенды про медведей на российских улицах все еще живы в наших палестинах, на что мы можем рассчитывать для начала? Старт у всех нас одинаковый – нулевой, дальше каждый – сам себе лягушка в кринке с молоком, главное – не устать трудиться с этого самого нуля, – и Илья энергично заскреб метлой по тротуару.

Вот за целый год он впервые попал на политический митинг, да и то через окно. Оказывается, интересно, он прислушивается, старается не пропустить ход и направление выступлений, тем более, что Шарон уже взял в руки микрофон и даже начал говорить, Илья слышит высокий, почти дискантовый голос, но слова уловить не удается, так что и пытаться понять не стоит. Да и не получится, опять звонят в дверь. Он идет открывать, уже заготовив все слова, включая на худой конец и ненормативные. Надо же как-то себя защищать от наглецов!

Наглецов за дверью нет, а стоит ближайшая соседка – дверь в дверь, Илья даже уже запомнил ее имя – Йохевет. Молодая еще женщина, высокая и сухая, неулыбчивая, красивой при всем желании не назовешь. Илья ее одну никогда не встречал, всегда или с сыном, маленьким кудрявым херувимчиком, или с мужем, взрослым уже, но тоже херувимом – красавец-брюнет, с виду совсем ей не пара, но живут вроде дружно, часто вместе выходят, никогда громкого слова за стенкой не слышно. Иногда она звонит в дверь, по-соседски, совсем как в прежней жизни, может попросить стакан молока или ложку соли, а то ключ, бывает, оставит – мальчик вышел без ключа, а ей уходить. Мирные соседи, повезло.

– Послушай, я хочу тебе что-то сказать важное.

– Подожди, там митинг, интересно послушать!

– Да что там может быть интересного! Сегодня тебе расскажут, что лучшая партия – «Ликуд», завтра придут другие, скажут, что для евреев лучше «Авода», но сначала сломают эту трибуну и построят свою. А у меня к тебе важное дело. Послушай. Сегодня у моего сына Томера день рожденья, ему исполняется шесть лет. Придут его друзья, я все приготовила – шарики, колу, бутерброды. Поверь мне, я не виновата, что его родная мать погибла. Сам он не помнит ее, меня мамой зовет. А вот его бабушка и дедушка меня знать не хотят. Какой праздник без старших, какая семья? Я тебя очень прошу, ты же сегодня не работаешь, пойдем к нам, побудь, как будто ты дедушка. Это же не трудно, а мальчику будет приятно. Оставь митинг тем, кому делать нечего. Пожалуйста, будь хорошим соседом! Знаешь, как у нас говорят: близкий сосед лучше далекого брата.

«Ну что ж, – сам себя уговаривает Илья, – политиком в этот раз я уже точно не стану. Да и, если быть честным, не мое это дело. Они все такие убедительные – у кого в руках микрофон, у того на языке правда. Поди разберись. Ясно, что все врут, неясно пока, чье вранье хуже».

Он между тем уже лихорадочно роется в ящиках комода – надо же что-нибудь подарить имениннику, а мысли скачут в насмешливом галопе: «Дедушка? Это я уже дедушка? Новое ноу-хау, минуя фазу отцовства? А что, тоже красивый титул. Теперь буду знать, зачем я здесь нужен, а то „земную жизнь пройдя до половины“, все еще жду, когда наступит будущее. Хотя вполне понятно, что оно уже давно стало настоящим и понемногу превращается в прошлое. О, вот оно, то, что надо, – лупа в пластмассовой оправе и в коробочке. Парню самое то, пусть хорошенько узнаёт истинную меру вещей, может, точнее, а главное вовремя найдет свое место в жизни».

Херувимчик Томер вежливо принимает соседа, объясняет своим малолетним гостям:

– Зе саба Гиль (Илья и не знал, что он Гиль!), ху гар мулену (это дедушка Гиль, он живет напротив), – а руки мальчика проворно разворачивают подарок, достают лупу из коробочки, и он тут же забывает про соседа, про гостей и даже про колу: жизнь сразу увеличивается в разы, царапина на коленке превращается в боевую рану, а глиняный солдатик – в свирепого сарацина, мальчик, задохнувшись от восторга, оглядывается на свою компанию, протягивает приятелям игрушку царственным жестом: – смотрите, как интересно! – и тут же бросается Илье на шею, обнимает крепко и дышит ему в ухо громко и часто.

А Илья вмиг принимает и новое имя Гиль, и новый сан – дедушка, все его чувства плывут, словно это в самом деле его внук, а сам он – настоящий дедушка, и только краем сознания еще успевает подумать: где она, та лупа, чтоб еще на берегу показала, куда течение вынесет, куда дорога повернет. Или хотя бы по ходу жизни научила бы отпускать вчерашний день без боли и отделять будущее от прошлого.