Владимир Бахмутов - Горные инженеры

*

В одну из смен участковый, как обычно, привел нас к месту погрузки. Там стояла тишина. Люковые и машинист электровоза праздно сидели на корточках возле люка и курили. На вопрос: почему бездельничаете, ответили, – нет руды. Участковый посмотрел на часы, досадливо поморщился, оглянулся по сторонам. Я оказался ближе других, и он обратился ко мне.

– Как зовут тебя, парень? – Я ответил.

– Значит так, Володя, дуй по восстающему наверх. – Указал на лестницу возле люка, уходившую куда-то вверх. – Там спросишь горного мастера, – Алексеем Михалычем его зовут. Спроси, что там у него стряслось, почему нет руды?

Я хотел было что-то уточнить, но он меня не понял, сказал, скептически ухмыльнувшись:

– Да не дрейфь ты, не заблудишься, там негде заблудиться. Спросишь, и обратно, – вниз.

Я проверил, горит ли фонарь на каске, подошел к лестнице и полез. Тогда мы еще понятия не имели, что представляет собой эта выработка, – восстающий. Не обратил я внимания и на то, что лестница находилась рядом с люком.

Метра через четыре вылез на небольшую площадку, огляделся, увидел за спиной еще такую же лестницу, полез по ней. Не помню, насколько я поднялся, но не меньше, наверное, чем метров на тридцать. Каска с фонарем то и дело сползала мне на нос, я её поправлял рукавицей и лез дальше, пока от неловкого движения сработал выключатель и фонарь погас. Вокруг была кромешная темнота и, что называется, гробовая тишина. Я наощупь выбрался на очередной полок, прислонившись спиной к стенке, решил передохнуть и поправить фонарь, который что-то никак не загорался.

Меня немного тревожили слова, сказанные участковым: «что там у него стряслось?». Может быть, и в самом деле что-то случилось. И слово-то какое, со зловещим смыслом, – «стряслось». Я уже был наслышан о грозном явлении на шахтах – горных ударах, – внезапном разрушении горного массива, перенапряженного из-за деятельности под землей человека. Рассказывали, что при таких катастрофах воздушной волной сметает все вокруг, многотонные вагонетки летят по выработкам, как пули в ружейном стволе, не оставляя ничего живого.

Я нервно крутил выключатель, но фонарь никак не включался. Лампочка вспыхивала на мгновенье, и снова гасла, – видимо окислился контакт выключателя. Где-то далеко наверху, над моей головой вдруг загромыхало, застучало, стенка к которой я прислонился, задрожала, заколебалась. Сверху что-то посыпалось, причем не мелочь какая-то, а крупные куски, – я чувствовал это по резкому вздрагиванию стенки у меня за спиной. Мысленно представил себе, как обрушается горный массив, куски породы летят на меня сверху, ломая лестницы, полки, вырывая стойки крепления, сметая все на своем пути. В одно мгновенье по всему телу выступил холодный пот, мурашки забегали по спине, зашевелились волосы.

– Ну, вот, Вовка, и все, – мелькнуло в голове, – вот и конец. Всего лишь восемнадцать, – ничего в жизни толком еще и не видел. В долю секунды пролетели в голове картинки раннего детства, образ родителей, сестренки с братишкой…. – Ладно еще, если ударит по башке камнем или деревяшкой и сразу потеряешь сознание. А если прижмет, засыпет, задавит грудь? Тогда предстоит мучительная смерть от удушья…. Вспомнилось вдруг, – мама говорила, что я крещеный. Из груди невольно вырвалось:

– Господи!

Грохот уже слышался над самой головой, стенка качалась и ходила ходуном. Расширенными от ужаса глазами я смотрел в непроглядную темень, ожидая конца.

Так напугавшие меня жуткие звуки вдруг пролетели мимо, стенка перестала дрожать и ходить ходуном. Несколько мгновений удаляющийся грохот падающих камней еще слышался где-то снизу. На секунду все затихло, потом далеко наверху вновь послышался нарастающий грохот камнепада….

И тут меня осенило, – это же сверху спускают руду по другому, – рядом, через стенку отделению восстающего. Сейчас там внизу через люк её станут грузить в вагонетки. Мне удалось, наконец, поймать и удержать контакт. Фонарь засветился. Я осмотрел стенку, к которой прижимался. Через щели между венцами бревенчатой крепи сочилась «параша».

Подниматься наверх уже не имело смысла. Дрожащими руками я закрепил на каске фару шахтного фонаря, стал спускаться вниз. Когда чумазый, еще не отошедший от испуга вышел на штрек, однокашники с лопатами в руках подчищали пути. Встретивший меня участковый ни о чем не спрашивал.

– Присоединяйся, – махнул он рукой в сторону моих товарищей.

Я никому не стал рассказывать о своем испуге. Знал, – однокурсники засмеют, еще и прозвище какое-нибудь прилепят. Вернувшись в общежитие, залег на свою койку, не пошел даже ужинать, лежал, вновь и вновь переживая случившееся. Ребятам, пытавшимся меня растормошить, сказал: устал что-то. Махнули на меня рукой. Слышал, когда уходили из комнаты, кто-то бросил: «О Валюхе, должно быть, скучает». Но мне в тот день было не до Валюхи.

В шахту, насколько я помню, нас больше не спускали. Водили на копер смотреть, как работает подъемная машина, показывали устройство отвалов, террикона, водили на обогатительную фабрику. Там действительно работали в основном женщины. Объяснение технологических процессов мы, в общем-то, пропустили мимо ушей, – зачем, считали мы, нам знать что-то об этой девчоночьей профессии.

Случившееся со мной в восстающем осталось в моей памяти, как самое яркое впечатление от первой моей горной практики.

*

Я рассматриваю старую пожелтевшую фотографию, где среди однокурсников стою возле копра шахты «Капитальная» рудоуправления имени Ш интернационала. Все молодые, красивые. Мы в рабочих робах, на касках – шахтерские фонари, у меня в руке еще и котелок шахтного самоспасателя, – видимо, только что поднялись из шахты. Спрашиваю себя: ну и как, не сбежали мои однокурсники после этой практики на другую специальность, не изменили своей профессии?

Нет, не сбежали. Кроме, разве что, Женьки Хохлачева. Но можно ли назвать это побегом? Он трагически погиб на целине осенью того же года, когда нас отправили туда на уборку целинного урожая.

По-разному сложились судьбы моих друзей. Вот рядом с Женькой сидит на каком-то ящике Витька. Он раздобыл-таки взрывчатку, и когда мы поздней осенью вернулись в «альма матер» продолжать учебу, рассказывал нам, как глушил рыбу в речке за своей родной деревенькой. Не знаю, где он работал после окончания института, но много лет спустя, когда мы встретились на четвертьвековой юбилей окончания института, он уже был директором какого-то вычислительного центра в Перми.

Прильнув к Любаше, стоит Володя Ягнышев. Вот, оказывается, когда он уже «положил глаз» на Любу. На четвертом курсе они поженились, после окончания института уехали в Якутию, – Вовкину родину. Работая на руднике, сделали блестящую профессиональную карьеру, после чего вернулись в Свердловск, купили кооперативную квартиру и сразу же поступили в аспирантуру при нашей родной кафедре.