Владимир Колганов - Булгаков и княгиня

– Вижу, что строите, но не могу понять, зачем?

– Вы, видимо, приезжий, – он с сомнением стал разглядывать меня. В свою очередь, я тоже не терял времени даром.

Небольшого роста весьма сердитый с виду гражданин. Одет, как заядлый турист – то ли возвращался из похода, то ли собирался в лес, а тут вот такая передряга. На голове защитного цвета панама, на ногах солдатские сапоги. Из прочего обращает на себя внимание аккуратная чёрная бородка. Серые, чуть водянистые глаза смотрят строго, я бы даже сказал – нахально смотрят, вызывающе. Такое впечатление, что ощупывают сверху-донизу, нигде не оставляя свободного места – ни за пазухой, ни в карманах пиджака. «Дяденька, а я щекотки боюсь!» – так мне хотелось закричать. Однако промолчал, сдержался…

Вот он о чём-то задумался, прикусив нижнюю губу. Видимо, анализирует данные, полученные при поверхностном осмотре. Надо полагать, копался и в моих мозгах, я даже этого не исключаю… А любопытно всё же, что он там нашёл? Кто знает, может, есть там что-то, о чём я даже не подозреваю.

Итак, судя по всему, моим собеседником был приват-доцент столичного университета, возможно, с философского или, на худой конец, с филологического факультета. Да неужели так уж трудно ответить на вопросы сельского врача?

– И до чего ж дошла наша несчастная провинция! Живут там без газет, без книг, питаются только дикими, непроверенными слухами. И соответственно в политике, ну ничего не понимают, – подвёл грустный итог своему исследованию приват-доцент.

– Так объясните… – я всё ещё сохранял надежду.

– Как бы это попроще вам сказать… – доцент брезгливо сморщился, в задумчивости закатил глаза. И молвил так: – Мы, гражданин, защищаем наши идеалы.

– Но от кого?

– Вам это будет сложно понять, – снова задумался, пошевелил губами. – В общем, от тех, у кого другие идеалы.

– Понятно. А чем ваши идеалы лучше тех?

– Ну вот! Я же сказал, что не поймёте.

– Да как же вас понять, когда… – попробовал возмутиться я.

– Послушайте, гражданин, если не хотите нам помочь, так уходите. Достали уже своими дурацкими вопросами.

– А может, он шпион? – вмешался в разговор курчавый парень, ковырявший мостовую чуть поодаль. – Гляди, одет как-то не по-нашему. Надо бы для порядка проверить чемодан.

Да я не возражал. Столпились люди. На общее обозрение были выставлены пижама, две крахмальные сорочки, носовые платки, галстук в крапинку, наволочка с вышитым вензелем «М.А.Б.», узелок с горстью родной киевской земли… На дне чемодана покоились перевязанные бечёвкой рукописи, моя надежда, мой насущный хлеб… Но не бумага привлекла внимание собравшихся.

– Эй, смотрите-ка, кальсоны! Да ещё с тесёмками. Теперь уж точно видно, что не наш.

Публика разглядывала исподние, поворачивая так и сяк, словно наглядное свидетельство моих вредительских намерений, словно бы я предъявил поддельный паспорт. Мнения по этому поводу высказывались резко отрицательные.

– Такие вот чуждые элементы со своими коммунальными кальсонами тянут нас назад, к тоталитарному режиму. Кальсоны как ничто другое компрометируют наше дело, утаскивая борьбу за идеалы в сферу решения бытовых проблем, а то и вовсе в пошлый анекдот. Братья, будем бдительны! Здесь не должно быть места проходимцам! Долой кальсоны! Да здравствуют семейные трусы!

С этими словами весьма упитанный и очень жизнерадостный юноша с внешностью профессионального пророка – чем-то он напомнил мне знаменитого французского писателя – вскинул руку, указывая в сторону набережной Москвы-реки. Подумалось, уж не предлагает ли он меня топить?

От линчевания меня спас приват-доцент:

– Митя! Вам бы всё шутить.

– Прошу прощения, Илья Борисыч! Но очень уж ситуация забавная.

– Не вижу ничего забавного. Ну что пристали к человеку? Эка невидаль, кальсоны!

Я уж было подумал, пронесло. Но вдруг слышу, и что самое обидное, от него же:

– А впрочем… Послушайте, вы не коммунист?

Однако странная логика – если коммунист, так обязательно в кальсонах?

– Я врач, – отвечаю. – То есть был врач, а теперь писатель.

– Врач? Это очень, очень хорошо, – радостно засуетился приват-доцент. – Это, знаете ли, очень кстати. С часу на час ожидаем штурм, а тут врачей и санитаров кот наплакал. Так я записываю вас…

– Куда это?

– В отряд.

Ну вот, опять мобилизовали. Сколько я уже всяких армий повидал! Красные, белые, жёлто-блакитные… Теперь вот эти размахивают триколором… Проблема в том, что, если откажусь, признают, чего доброго, засланным агентом, а тогда… Нет, об этом лучше уж не вспоминать – это я про Киев, про Петлюру. Петлюра, это же такая дикость! Ещё тогда подумалось, что совершенно пропащая страна…

Наконец, отстали от меня. А я задумался, поскольку вот что странно. Уж сколько времени с тех пор прошло, многое на первый взгляд переменилось – язык, одежда, манеры и привычки… А люди-то, как ни прискорбно это признавать, люди те же. Всё-то им неймётся, всё-то тянет бунтовать! А спросишь их: «Зачем?» – так внятного ответа не дождёшься. Эх, сколько я таких успел за эти годы повидать! Видимо, причина в том, что, как была порода сомнительного свойства, такой она и остаётся. Да неужели навсегда? Неужто это и есть непременная основа выживания гомо-сапиенс? Инстинкт самосохранения одних ведёт на баррикады, других же заставляет лицемерить, приспосабливаться. Ну так и хочется сказать: «О, нравы, нравы!»

И всё-таки, сохраняется слабая надежда, что всё не так, что грустные мысли – это всего лишь отражение моей тоски по прошлому, которого уж не вернёшь … Куда всё подевалось? Всё было просто и понятно. И ясно было, к чему следует стремиться. А что сейчас?

– Однако, чего вы добиваетесь, – спрашиваю у парня, одного из тех, кто курочит мостовую.

– Свободы! – отвечает.

Я опять не понимаю… Ну неужели я такой тупой?

– Свободы от кого?

– От тех, кто свободу душит.

Какое же терпение требуется!

– Так какой свободы вы желаете? – набравшись наглости, допытываюсь я.

Вижу, что парень удивлён. Ему и в голову не приходит, что такие простые вещи надо объяснять.

– Ну как же… Например, свободы слова, то есть, чтобы говорить всё то, что захочу. Свободы иметь собственное дело, а не ишачить вечно на чиновников, на государство… Да много ещё самых разных свобод…

Свобода слова! Мне показалось, что слышу трели соловья. Что солнце выглянуло из-за туч. Что посреди этого пасмурного августовского дня на липах стали распускаться почки… Нет, правда, что ли? Тогда я точно с вами, господа. Мне без такой свободы никуда. Мне она просто позарез необходима! Тут чемодан, набитый рукописями, не вечно же с ним таскаться по Москве…

Вдруг за спиной загремел хор возмущённых голосов: