Лиа Хэзард - Трудная ноша. Записки акушерки

Следом за остальными я прошла через лабиринт больничных коридоров и проехала на лифте до четвертого этажа, на котором утомленный «динь!» объявил о прибытии в родильное отделение. Болтая между собой, пассажирки лифта заполнили небольшой холл, где стояло кресло на колесиках с табличкой «палата 68, не переставлять» на ручке, а на стенах висело три облезлых плаката о пользе грудного вскармливания. Все пошли направо, распространяя вокруг оживленное щебетанье и запах лака для волос; я проскользнула за ними в раздвижные двери, пока те не захлопнулись у меня перед носом. В отделении холодный свет отражался от сверкающих полов, а воздух казался разреженным, и запах дезинфекции мешался в нем с острым привкусом крови. Я сделала глубокий вдох и зашла в «бункер» – кабинет, получивший свое название из-за того, что в его глухом, без окон, нутре строились все планы грядущих работ. Одну стену покрывали написанные от руки объявления, предложения обменяться сменами и сообщения о «вечеринках в стиле 70-х», а на противоположной висели две больших белых доски с фамилиями всех пациенток и кодированной информацией об их состоянии. В начале каждой смены акушерки собирались в бункере и ждали, пока старшая сестра назначит, с кем им работать. Лотерея, которая решала, станут ли следующие двенадцать с четвертью часов твоей жизни тяжким мучением, которое закончится в операционной, или радостным продвижением к легким, эйфорическим родам, после которых благодарная пара распрощается с тобой, заливаясь слезами от счастья.

Сегодняшняя старшая сестра была высокой, с коротко стриженными ярко-красными волосами и длинным носом-клювом. С высоты своего роста она окинула взглядом персонал – девять акушерок и одну перепуганную практикантку, – потом повернулась к доске, мысленно все сопоставила и начала объявлять о распределении на эту смену.

«Палата три, рожавшая, один ребенок, тридцать восемь недель, диабет первого типа, инсулинозависимая, на инсулиновой помпе, шесть сантиметров, неправильное положение… Луиза». Сестра кивнула акушерке, сидевшей возле двери, которая ругнулась, хоть и шепотом, но достаточно громко, чтобы мы услышали ее слова, перед тем как отправиться в третью палату.

«Палата шесть, первородящая, срок плюс двенадцать, стимуляция из-за перехаживания, высокий ИМТ, эпидуральная неудачная, у ребенка подтвержденный ДМЖП, на синтоциноне… Дженни». Молоденькая акушерка с тугим хвостом на затылке вскочила и бросилась к дверям, словно десантник, выпрыгивающий из люка самолета с парашютом на вражескую территорию.

На каком языке они все говорили? У вас, дорогие читатели, есть возможность заглянуть в глоссарий в конце книги, чтобы немного понять их жаргон – пролистайте, и основные понятия, широко употребляющиеся в родильном отделении, станут вам более-менее ясны. Мне же – новоиспеченной акушерке-практикантке Хэзард, трясущейся от страха в костюме не по размеру, – распоряжения старшей сестры казались китайской грамотой. Я поняла только про «первородящую» и «рожавшую», а все прочие сокращения и осложнения остались для меня загадкой. За три месяца теоретических занятий, предшествовавшие этому назначению, мы, по книгам, ознакомились с нормой: здоровыми женщинами на полном сроке с неосложненными схватками, – что, в действительности, от нормы было крайне далеко, как мне предстояло вскоре понять.

Сердце колотилось у меня в груди, пока сестра двигалась дальше по списку, и каждая пациентка оказывалась тяжелее, чем предыдущая: «Послеоперационная, рожавшая, трое родов, после неотложного кесарева, потеря крови 1,4 литра». «Интенсивная терапия, рожавшая, плюс два, близнецы, четвертый день, сепсис». «Палата тринадцать, мертворожденный на двадцать восьмой неделе».

Да что тут, рожают только с патологиями? Неужели нет никого, кто бы приехал, помучился от схваток пару часов и вытолкнул ребенка из своей утробы, не лишившись при этом половины циркулирующей крови и не нуждаясь в промышленных объемах медикаментов, либо и то и другое вместе? Перечисление осложнений и затянувшихся схваток продолжалось, а я тем временем представляла себе, как иду по парковке обратно к машине и еду домой, где муж как раз сейчас должен вытаскивать из ванны наших дочек с прилипшими к щечкам темными кудряшками и нежной кожей, пахнущей шампунем. Я могу все бросить, могу сказать им, что изменила свое решение, и они снова будут меня любить, обрадованные тем, что мама все-таки вернулась и сама уложит их в постель.

– А вы у нас?..

Я не сразу поняла, что сестра обращается ко мне. Она воззрилась на меня поверх своего длиннющего носа с подозрительным выражением и оглядела с ног до головы: мое незнакомое лицо, мой неприкрытый ужас, клоунский наряд и новые сабо со сверкающими белыми подошвами, которым только предстояло крещение радужными потоками крови и вод.

– Акушерка-практикантка, – просипела я. – Я тут на шесть недель.

– Меня никто не предупредил, что вы придете. Хотя, что удивительного. Какой год обучения?

– Первый, – сказала я.

Сестра болезненно поморщилась. Ответ был явно неверный. Она снова повернулась к доске, выискивая на ней пациентку, которой моя безнадежная неопытность не слишком бы навредила.

– Палата четыре, – решила она. – Рожавшая, один ребенок, тридцать восемь недель и шесть дней, спонтанные схватки, полное раскрытие…

«Так, ладно, с этим я, возможно, и справлюсь», – подумала я. – «Женщине, у которой уже есть ребенок, не хватает всего суток до полного срока, схватки уже прошли, и раскрытие полное, и все без лекарств и без вмешательств. Если повезет, она родит еще до того, как я доберусь до палаты». Пожалуй, попробую остаться.

– …и у нее генитальные бородавки.

Ну конечно! Вот оно. Сестра злорадно ухмыльнулась и обвела взглядом комнату, выискивая акушерку, которой предстояло, к несчастью, выступить в роли моего наставника. Ее глаза остановились на даме, пристроившейся возле дверей; если старшая сестра была нелепо высокой, то эта – такой же нелепо толстой, почти квадратной, со стрижкой каре, обрамлявшей не менее квадратное лицо, и мощными ручищами, покрытыми татуировками племени Маори. Улыбающаяся физиономия на ее бейдже резко контрастировала с кислым выражением, ставшим еще холодней, когда она поняла, что всю смену будет присматривать за мной.

– Филлис, – обратилась к ней старшая сестра. – Возьмите практикантку.

Филлис сделала выразительную паузу, оглядывая меня. Вздохнула, кивнула мне головой и пошагала по коридору к четвертой палате, не оглядываясь, чтобы проверить, следую я за ней или нет. Хотя искушение немедленно бежать было не менее настоятельным, чем приглушенные крики, доносившиеся из всех палат родильного отделения, какое-то глубоко укоренившееся чувство ответственности (или просто мазохизм) подтолкнуло меня вперед. Филлис коротко постучала в двери палаты. Потом обернулась ко мне с видом утомленного войной генерала, поднимающего на битву остатки своей пехоты, и сказала: