Сергей Гущин - Внутренний мир: как не потерять себя

В студенческие годы я познакомился с легендарной рок-оперой Тима Райса и Эндрю Вебера «Иисус Христос – суперзвезда». В одном из последних эпизодов прокуратор Иудеи от великой Римской Империи Понтий Пилат велел ограничиться наказанием в адрес Иисуса не смертью, как того требует толпа, а «всего лишь» тридцатью девятью плетями. В видеопостановке под очень яркий симфонический аккомпанемент, глядя на исполнение приговора, а особенно когда взмахивается плеть для нанесения первого удара, я постоянно вздрагиваю, и слезы сами начинают скатываться у меня по щекам. Я словно вновь сижу в углу коридора нашей квартиры и сквозь пелену смотрю на экзекуцию. Чувств настолько много, и все они очень яркие. Я не знаю, что делать, я просто плачу, я задыхаюсь от слез…

Спустя годы я сделал несколько выводов из этого эпизода. Нет, не те, что за проступки надо платить или что любое «условно запрещенное» действие несет за собой наказание. Это все слишком просто, и в книжках об этом написано огромное количество слов. Я понял следующее – непонимание близких людей, отсутствие удовлетворения от собственной жизни и, как следствие, преждевременная усталость от нее на каком-то этапе вызывает отчаяние. Последствия отчаяния могут вызывать очень сильные всплески негативной энергии, которая обрушивается в виде агрессии в сторону близких людей. Естественно, когда всплеск проходит, то наше сознание возвращает нас в реальный мир, и мы, как правило, очень сожалеем о содеянном, пытаясь по горячим стопам все исправить.

В дополнение, на днях, прокручивая в голове этот эпизод снова и снова, я сделал для себя еще одно печальное открытие. Осуществив переход к циничному эгоизму, я потерял прекрасную способность – чувство сострадания за боль близких людей. Точнее, не совсем потерял – остатки еще где-то теплятся, раз мне до сих пор тяжело вспоминать события того дня, а скорее трансформировал эти чувства во внешнюю холодность. Вероятно, потрясения того времени были настолько сильны, что мое сознание осуществило необходимые изменения. Раз эти чувства приносят боль, то нужно выжечь их каленым железом.

Тут в памяти неожиданно всплыл интересный случай из недавнего прошлого. Два или три года назад пригласили нас друзья поиграть в квест. Штука для нас была достаточно новая, хотя в городе уже давно пользовалась популярностью. Ролевая игра была рассчитана на две пары или просто на четырех человек. Не помню, да, собственно, это и не важно. Сюжет тоже вспоминается с трудом – что-то из разряда мистики и ужасов, то, что, очевидно, пользуется огромным спросом у любителей подобного вида отдыха. Времени организаторы действия на решение всех задач дали один час. Насколько я понял, в любом квесте имеется свой сюжет. Задача же игроков, решая задачи-головоломки, постепенно приближаться к финалу – то есть, если рассматривать всю игру целиком, то это словно какое-то произведение, участником которого являются живые люди. А любое произведение должно иметь какое-то окончание, логическое завершение. И так же как и в живой литературе либо в спектакле, либо в фильме, финал может быть разнообразным – говоря попросту, хороший либо плохой. Так вот, мы, не без помощи организаторов конечно, решили все задачи, и, как показалось мне и моим братьям по оружию, очень успешно, ведь основным параметром все считали время. Однако в конце игры все, оказывается, погибли, потому как призвали какие-то темные силы, которые в итоге уничтожили нас, как и наших предшественников, следы которых мы и искали весь отведенный час.

Почему же сейчас я вдруг вспомнил об этом случае? Как выяснилось после игры, в сюжете был задуман другой финал, и он хороший. То есть все, включая и пропавший персонаж, остаются в живых и пребывают в этом состоянии долго, насколько это возможно. Яркое подтверждение шаблонного восприятия, – это же хоррор, значит все должно быть в финале жутко и плохо. Однако мне показалось, что мы, в том числе и я, в какой-то момент сами сознательно начинаем программировать себя на несчастья, а получая их, говорим, многозначительно вздыхая, – это жизнь. Так вот – это снова полный бред и вымысел. У человека в его глубинной сущности эти программы не заложены, это мы сами с помощью логических умозаключений загоняем себя в эту пропасть. А если не получается глубже загнать, то выдумываем ложные теории. Почему так происходит? Да потому что проще плыть по пути наименьшего сопротивления, ведь разрушать всегда проще, чем созидать. На созидание нужна сила, стойкость и терпимость, а на разрушение только предмет потяжелее.

В итоге к чему я пришел, анализируя итог квеста. Сознание торжествует, ведь одержало очередную победу над чувствами. Оно укротило их, посеяв ложные ощущения внутри нас, тем самым отдалив внешнюю природу и тот мир, коей неделимой частью мы являемся, от нашей внутренней сущности. Но насколько хватит этих псевдочувств – большой вопрос.

Детство (продолжение)

Возникает естественный вопрос – а подвергался ли я сам физическому воздействию за совершенный проступок? Могу ответить – да, но всего лишь один раз, и этот один раз я сам спровоцировал. Точнее, даже захотел, чтобы это событие произошло, и оно свершилось по моему острому желанию. Я, наверное, забегаю вперед с этим случаем, потому что его предпосылки на данный момент повествования будут не вполне ясны. Однако стоит попробовать хотя бы поразмышлять на эту тему. Позже я, возможно, еще вернусь к ней, и не раз. Сейчас могу заявить очень громко и уверенно – в детстве я был очень послушным ребенком, даже слишком. И слово «проступок» очень сложно было применить, глядя на меня, этакого пупсика с добродушным и нежным взглядом.

Зимой, когда мама меня приводила из детского садика домой, Володя с радостным криком «медвежонок пришел!» падал на меня прямо в коридоре и от души мял и катал по полу прямо в коридоре. Мама за этой веселой процедурой наблюдала очень долгое время и не вмешивалась до тех пор, пока мне от проявления великой братской любви не становилось тяжело дышать. Я был счастлив в те мгновения, и даже от братских чувств во мне возникала мысль о моей исключительной особенности. Мама уникальнейшим образом, через свою огромную любовь, создала вокруг меня такую сильную ауру, что я, наверное, сам светился изнутри так ярко, что подавляющее большинство окружающих меня людей проникались неземным умилением и добротой. Я сейчас вдруг подумал, что мой взгляд – это же зеркальное отражение ее взгляда, чистого, хоть и с небольшой тенью грусти, однако очень доброго и дающего надежду на светлое будущее. Я не знаю, освоил ли я метод передачи таких чувств, но в своем младшем сыне я вижу тот же взгляд. Тут скорее произошел более сложный метод передачи – через мою жену, его маму. Она до сих пор пылинки с него сдувает. Впрочем, и мое участие в этой процедуре ничуть не меньше. Однако я опять увлекся.