Гэвин Эдвардс - Мир по Тому Хэнксу

Хэнкс пришел на программу вместе с Ричардом Ловеттом, президентом CAA. Ловетт спросил Хэнкса: «Чем ты хочешь заниматься?» [111]

Его ответ: «Я не то чтобы знал, что я хочу делать, но точно понимаю, чего не хочу. Я не желаю больше играть парней вроде “Ой, я ни в кого не влюблен, ой, как жалко, ой, я просто пытаюсь работать, но моя машина все время смешно ломается”. Они мне скучны, они никак не связаны с моей жизнью, и я не хочу тратить время, разбираясь в этих историях» [112].

Или, если короче и грубее: «Я больше не хочу играть обсосов» [113]. Вместо персонажей, попавших в обстоятельства, которых они не понимают или не контролируют, он хочет играть взрослых людей: мужчин, знающих жизнь и пошедших на горькие компромиссы. Легче сказать, чем сделать, – но у Хэнкса скопилось в банке достаточно денег, и он мог не хвататься за любую работу просто ради заработка. «Получалось, что у меня на столе лежит куча предложений, которые только выкинуть, а из того, что остается, – выбирать особо нечего» [114].

В поисках взрослой роли Том Хэнкс попробовался на роль озлобленного, раздавленного жизнью бейсболиста, которого выгнали из обеих главных лиг и во время Второй мировой войны из армии из-за дурацкой травмы, полученной спьяну: Джимми Дуган, тренер команды «Рокфордские персики» в фильме «Их собственная лига» (A League of Their Own). Режиссер Пенни Маршалл, уже работавшая с Хэнксом в «Большом», взяла его на роль Дугана при условии, что он наберет достаточно веса и будет выглядеть потным и непривлекательным. Он уступил и начал отъедаться в кафе штата Индиана (щедрые порции свинины и мороженого Dairy Queen), а потом с удовольствием принялся за «Персиков», объясняя им, что «в бейсболе не плачут», и всячески демонстрируя вздорный нрав.

На съемочной площадке Хэнкс обнаружил забытый побочный эффект того, что у тебя не главная роль: приходится убивать время. Долгими днями, когда снимались бейсбольные матчи «Персиков», Хэнкс развлекал толпы статистов на трибунах, раскрашивая бейсбольные биты, а потом разыгрывал с ними кукольные спектакли, прячась за скамейкой запасных.

Когда «Их собственная лига» выстрелила – общие сборы составили 107 миллионов долларов, в семь раз больше, чем «Костер тщеславия», – Хэнкс обнаружил, что его возможности весьма расширились. Следующим его проектом стала романтическая комедия «Неспящие в Сиэтле» (Sleepless in Seattle) с актрисой Мег Райан и режиссером и автором сценария Норой Эфрон, где он сыграл недавно овдовевшего отца.

«Было замечательно не играть парня, c которым происходит какая-то чепуха. Мой персонаж – не тот, кто находит чемодан с деньгами, который позарез нужен негодяям. И никто не пьет волшебное зелье. Это человек, потерявший жену и вынужденный с этим жить. Самые ясные, чистые, легко передаваемые установки персонажа, которые только можно вообразить» [115].

Становилось очевидно, что Том Хэнкс – актер получше, чем все предполагали. Пожалуй, он даже лучше, чем он сам предполагал. Одно из его ключевых качеств – умение нравиться, какой бы ни была роль, он показывал себя славным парнем.

«“Умение нравиться” подчас оборачивается тяжким бременем [116]. В конце концов оно распространяется на все, что ты делаешь. В моей жизни были периоды, когда я страстно мечтал стать угрюмым, занятым самокопанием одиночкой на углу, но как бы ни старался, это не мое – я по природе своей добряк. Бывало, я неоднозначно относился к этому умению нравиться, поскольку чувствовал, что оно обесценивает мой труд. Оттого, что я такой, черт возьми, милаха, люди думают, что моя жизнь – легче легкого, что работа моя получается сама собой, так же запросто, как встать с кровати. Но это только кажется, то, что я делаю, – совсем не просто, и самое сложное – удержать осознание того, что все происходит перед камерой. Нужно время, чтобы научиться отфильтровывать все лишнее и позволить себе выкладываться на все 100 %» [117].

Вместо того чтобы противодействовать своему неизменному обаянию очевидным способом, например сыграв серийного убийцу, Хэнкс находил роли, где его врожденная порядочность будет плюсом. Например, фильм «Филадельфия». Выбор роли Энди Беккета, юриста-гомосексуала, умирающего от СПИДа, был продиктован соображениями творческого плана: Хэнкс будет работать вместе с Джонатаном Демми и Дензелом Вашингтоном. А еще это был политический ход: Хэнкс воспользовался своим публичным имиджем и талантом, чтобы зрители идентифицировали себя с гомосексуальным героем. «В некотором роде мы все ждали, когда мейнстримовый Голливуд выскажется на тему эпидемии СПИДа. Но ты не получишь признания за то, что стал первым, если не сделаешь все по первому разряду» [118].

Во время подготовки к роли Хэнкс встречался со многими больными СПИДом, расспрашивал их, как они узнали о своем диагнозе. «Главное – сыграть не болезнь, – подчеркивал он, – главное – сыграть человека» [119]. Но, хотя он считал себя вполне просвещенным («Не раз в меня влюблялись мужчины, – небрежно вспоминал он о временах, когда был молодым актером в Нью-Йорке, – и меня это обескураживало точно так же, как когда в меня влюблялись женщины» [120]), – на съемочной площадке Хэнкс обнаружил, что должен преодолеть собственную гомофобию.

В постели с Антонио Бандерасом, когда снимали любовную сцену, которую потом все-таки вырезали из фильма, они обнимались снова и снова. Через пять или шесть дублей Бандерас тихо сказал Хэнксу: «Я ведь тебя чувствую. Я знаю, что ты сейчас осторожничаешь. Просто делай, что хочешь, мы ведь понимаем, кто мы такие» [121].

Суть актерства – найти то, что связывает тебя с другими, и в этом плане Хэнксу надо было трудиться больше, чем он предполагал. «Неосознанно, – говорил он, – я построил все эти стены» [122].

Хэнкс выиграл «Оскар» в номинации «Лучший актер». Казалось, что эта награда, как и его решение сыграть такую роль, имеет как творческие, так и политические причины. Сжимая трофей, он произнес эмоциональную речь о бремени человека, страдающего СПИДом, в которой заявил: «На улицах Рая слишком тесно от ангелов» [123].

Стивен Спилберг, который в тот же вечер взял приз за «Список Шиндлера» (Schindler’s List), заметил, что во время своей речи Хэнкс «сказал больше, чем говорила “Филадельфия”, и нашел отклик у большего числа людей, чем сам фильм» [124].

Хэнкс изящно преподнес зрителям свой призыв к терпимости, облаченный в риторику патриотизма, и подчеркнул, что такая позиция – сострадать жертвам эпидемии и считать, что все равны перед законом, – не является в Голливуде маргинальной. Обретя самую масштабную зрительскую аудиторию в своей жизни, он попытался сделать мир лучше. Хэнкс сказал: «Это невероятно личный момент, который видят три миллиарда людей» [125].