Наталья Романова-Сегень - Великая княгиня Елизавета Федоровна. И земная, и небесная

Но напоследок закатный луч счастья озарил семейство Гессенов. Алиса помирилась с матерью, и осенью 1878 года королева Виктория пригласила всех на отдых в Истборн. Поездка оказалась веселой и радостной, а встреча с королевой в Осборн-хаусе ничем не омрачилась. К ноябрю, довольные, все вернулись в Дармштадт.

Вечером 5 ноября Вики пожаловалась, что ей тяжело поворачивать шею, мышцы сводит судорогой. Алиса поначалу подумала, что это паротит, или, как принято его называть у нас в России, свинка. Даже пошутила, что будет забавно, если вся семья заразилась этой болезнью в Англии, где было слишком хорошо в этот раз. Паротит в то время уже не считался опасным недугом, его хорошо и быстро лечили. Она не подумала, что у паротита симптомы увеличения шейных лимфоузлов и сковывания мышц шеи сходны с другой болезнью, гораздо более опасной и страшной – дифтерией, при которой в глотке образуются пленки, способные закупорить дыхательные пути и привести к смерти больного. В то время лечить дифтерию не умели.

Вечером Вики еще читала остальным детям книгу, причем, что характерно, «Алису в Стране чудес», потом подруга матери Кэти Макбин, заменявшая ей фрейлину, играла на фортепьяно, а все дети беззаботно и весело танцевали.

Вики становилось хуже, наконец, вызвали врача, и он поставил тревожный диагноз. 10 ноября старшая дочка пошла на поправку, но стала заболевать Аликс. «This night my precious Aliky has been taken ill» – «В эту ночь моя драгоценная Алики впала в болезнь», – написала Алиса матери. По-английски она называла будущую российскую императрицу именно так – Aliky, Алики. Слег и Людвиг. К 12 ноября состояние у шестилетней девочки оказалось предсмертное. В ее комнату по приказу матери принесли паровой ингалятор, дабы облегчить дыхание принцессы. Страшно представить, что испытывает мать, видя, как болезнь хищным зверем набрасывается то на одного, то на другого ребенка, терзает мужа. Вскоре Аликс пошла на поправку и к 15 ноября можно было говорить о том, что она спасена. Теперь настала очередь самой маленькой – четырехлетней Мэй, пошло резкое ухудшение, болезнь потекла столь стремительно, что на следующий день утром четырехлетняя малышка умерла. Доктор разбудил Алису, та помчалась в спальню дочери, чтобы осыпать поцелуями ее остывающие руки и личико. Дабы скрыть несчастье от остальных детей, Мэй поспешили переодеть, уложить в гроб и отнести в фамильный склеп.

Людвиг выздоравливал, но разболелся Эрни. 19 ноября у него прошел кризис, когда мальчик оказался на грани жизни и смерти. Но он пошел на поправку. В первых числах декабря они с отцом даже смогли отправиться на прогулку. Из всех детей одна только Элла не болела страшной болезнью. Почему? Очень просто – она находилась в гостях у своей бабушки Елизаветы, и когда пришло известие о начавшейся дифтерии, она осталась в бабушкином дворце.

Казалось, болезнь отхлынула, унеся в свою пучину одну несчастную душу. Как часто бывает в таких случаях, Алиса, больше месяца мужественно переносившая страдания и заботы, теперь могла позволить себе расслабиться… и заболела сама! В день смерти своего отца, утром 14 декабря 1878 года Алисы Великобританской и Гессен-Дармштадтской не стало. Ей было всего 35 лет от роду.

Смерть такой молодой матери – что может быть страшнее для детей, которым от шестнадцати до шести!

Ее похоронили в той же усыпальнице Розенхёэ, рядом с малышкой Мэй. И когда на средства, собранные дармштадтцами, возвели памятник, скульптор Йозеф Эдгар Бём изобразил ее с мертвой малышкой на руках. Всю жизнь Алиса не выходила из печального образа, словно всегда знала, как трагически окончит она дни свои, успев потерять сына и дочь, словно знала, что двум другим ее дочерям, Элле и Аликс, уготована мученическая кончина! И всю жизнь эта маленькая мышка боролась, чтобы облегчить страдания других людей, показывая пример милосердия своим детям. Она оказалась стойким оловянным солдатиком, спасая других, не жалела себя и сгорела в огне внезапного несчастья.

Горе очень сильно повлияло на Эллу, пройдя сквозь ее душу и опалив ее особым огнем. И это необыкновенным образом отразилось на ее внешности. Доселе вполне обычная англо-саксонская девушка, она обрела в своем облике нечто неотразимо прекрасное. В сочетании с правильными и благородными чертами лица это новое скорбное знание о жизни и сотворило ту красоту, о которой заговорили все и которую могли видеть только люди с тонкой душевной организацией.

В том же горестном декабре все члены семьи, живыми вышедшие из горнила смертоносной болезни, отправились в Лондон, где Людвига встречала теща, а детей – бабушка. На многочисленных фотографиях, сделанных во время этой поездки, все смотрят не в объектив, а в сторону. У Людвига вид задумчивый, у Виктории – отрешенный, у Вики печально-опустошенный, у Ирены, Аликс и Эрни – скучающий. А у Эллы такой, что трудно дать одно определение. В ее взоре и скорбь, и свет, и необозримая глубина. Она смотрит в сторону, но, кажется, если лишь на секунду глянет на вас, то пронзит своим взглядом насквозь.

Генрих фон Ангели происходил из рода венецианских патрициев. Он родился в Венгрии в 1840 году, и уже к тридцати годам имел славу великолепного и весьма востребованного портретиста. В 1875 году, находясь при королевском дворе в Лондоне, он по заказу королевы Виктории написал более двадцати полотен. Кроме того, будучи чрезвычайно живым человеком, он слыл лучшим рассказчиком анекдотов и превосходно пел.

Еще когда жива была герцогиня Алиса, великий герцог Людвиг IV Гессенский заказал этому прекрасному художнику свой портрет с женой детьми. Работал живописец долго и заканчивал уже после кончины Алисы. Полотно получилось не просто великолепным – сияющим, полным жизни, света, красок, земной и небесной энергии, исходящей от людей, изображенных на этом шедевре живописи. Величавый отец семейства в окружении своих чудесных отпрысков. Принцесса Элла на портрете изображена за спиной у отца, правым локтем на спинке его кресла, рука упирается в подбородок, а лицо обращено к зрителю так, будто пятнадцатилетняя девушка хочет поведать нам нечто очень важное и хорошее, отчего нам станет гораздо лучше жить, мы сможем пережить невзгоды, обиды и огорчения. «Все это пустое, – словно говорит ее взгляд. – Есть нечто главное и великое, поверьте мне, и оно ждет всех нас, с радостью распахнет нам объятья и примет с любовью!»

Красавица? Если приглядеться к чертам лица – ничего особенного, обычная английская или немецкая мисс или фройляйн. Но этот взгляд, исполненный небесной жизни, заставляет нас ответить таким же открытым взглядом, пойти навстречу душе, распахнувшейся перед нами, заговорить с нею.

Через много лет воспитанница Эллы великая княжна Мария Павловна нарисует в своих воспоминаниях ее портрет с некоторой особинкой: «Тетя Элла… была одной из самых красивых женщин, которых я когда-либо видела: высокая, стройная блондинка с чертами лица исключительного изящества и чистоты; у нее были серо-голубые глаза с коричневым пятнышком на одном из них, эффект от ее взгляда был необыкновенный».