Вадим Ангаров - Взгляд в прошлое. Книга 2. На краю Руси обширной

Степная и луговая охота, и рыбалка с кострами, ухой и шулюмом под широким степным звёздным небом.

Михайловский – «Старый собор» на высоких ярах, словно парящий над Уралом, лесными и луговыми далями за рекой, до Подстёпного на горизонте и дальше над всей Бухарской степной стороной на сотни и тысячи километров, в глубины Азии.

И всё это – моя малая родина – уже заграница?!

Как это горько, как болит душа…

Таруса,1992г.

Представьте себе такую картину – город Уральск в пятидесятые годы, на Бухарскую сторону (левый берег Урала) в жаркий июльский полдень через уральный деревянный – свайный мост идёт ватага ребят от семи до десяти лет – все босиком, в трусах, до черноты загорелые, с выцветшими от яркого солнца волосами на голове. Ноги и руки поцарапаны колючими плетьми ежевики, обожжены крапивой, на ступнях, щиколотках и голенях ног почти у всех «цыпки» – вечные спутники лета, когда часто выходишь из воды и кожа, высыхая на ветру, дубеет и лопается (и никакие мамины лечения, смазывание сметаной вечерами) не помогают – не успевают заживать. Носы у всех облупленные и красные от солнечных ожогов. Ватага доходит до средины моста – до баржи, которую разводят один раз в сутки для пропуска пароходов и буксиров с баржами гружёными лесом, гравием и другими стройматериалами или топливом (углем). И вот все начинают прыгать с перил баржи вниз по течению и плывут на пески бухарской стороны – поближе к ярам, где поглубже, а один пацан лет семи (не умеющий плавать) остаётся на мосту с вещами, отданными ему уплывающими со словами – например: «Мотри не потеряй курево и спички – у меня в кармане красной рубашки» (тогда – в послевоенные годы, мы – пацаны, к сожалению, начинали курить рано)

Тот оставшийся на мосту пацан с завистью смотрит на уплывающих товарищей и, понурив голову, идёт пешком к месту купания, неся в руках оставленные нехитрые пожитки уплывших товарищей. Этим – пацаном, (не умевшим плавать) – был я. И можно понять, как мне не терпелось научиться плавать и нырять как мои сверстники – уральские казачата. Но все мои попытки научиться этому «искусству» самостоятельно и с помощью моих друзей – детей казаков, не приводили к желаемым результатам. Не помогали и уроки моего отца, который хорошо понимал, что жить в трёхстах метрах от берега Урала и не уметь плавать мальчишке – в компании плавающих как рыба друзей ещё и опасно (каждый год в Урале тонуло много людей). Как он не старался – учил меня плавать, держась за короткую доску двумя руками и работая ногами, я научился быстро, но выпуская доску из рук – сразу шел ко дну и вдоволь хлебал уральную водичку ртом и носом.

Всё изменил случай, когда отец в конце мая уехал с театром на гастроли на месяц. Я наблюдал картину – как перевозчик дед Митрич (полное его имя – Евстафий Дмитриевич и нам было трудно его выговаривать) выловил и притащил на лодке к берегу очередного утопленника, всплывшего на поверхность реки, выговаривает своему сыну Ивану за то, что он до сих пор не научил плавать пятилетнего сына, (внука Митрича) – Пашку. Он грозился это сделать сам и я, набравшись смелости, попросил его и меня научить плавать.

– «А не боисся?» – спросил дед.

– «Боюсь» – сознался я.

– «Это хорошо, что сознаёсси, это Богом дано людям, бояться гнева Господня за непотребные дела людские, а за благие дела учись страх перебарывать в себе и Бог тебе в этом завсегда поможет. А скока же тебе годков – то?»

– «Семь»– ответил я

–«Давно пора! Вот завтрева к обеду приходи сюды и начнём – благословясь» – сказал дед.

Ночью я спал плохо, всё переживал – не ударить бы лицом в грязь перед дедом и главное перед пятилетним его внуком Пашкой. С утра уже был на берегу Урала, где была стоянка перевозчиков-лодочников. Деда Митрича не было видно. К обеду пришли на берег дядя Иван с сыном Пашкой и поздоровавшись со мной пояснили, что дед сейчас приплывёт с того берега – куда он отвозил женщин доить коров, пасшихся на Бухарской стороне и живших там вместе с пастухом, пока не наведут новый мост. Дед пообедает – и начнём учиться плавать. Через четверть часа появилась его будара, дед Митрич высадил на берег семь женщин с полными подойниками молока, и каждая налила по литру молока деду в ведро – плата за перевоз. Появилась, на берегу, жена Ивана и унесла семь литров молока в ведре деда домой. Она же принесла на берег деду обед. Здесь же – на бударе, вытащенной на берег, дед и устроился обедать и, отобедав, пригласил нас сесть в будару. Перед отплытием дед поинтересовался – умею ли я смотреть под водой, я с удивлением спросил:

«А разве можно под водой открывать глаза и смотреть?»

«Не токмо – можно, но и – д'олжно, а – то ты как с закрытыми зенками мырять – то будешь, где дно, а где небо как под водой отличать станешь? Ну да это не бяда, это мы быстро поправим»

Он выгнал нас с Пашкой из будары и тут же зайдя в воду по пояс позвал нас к себе поставил друг против друга и сказал, чтобы мы взялись за руки, потом вздохнули – поглубже и, задержав дыхание, присели так чтобы глаза оказались под водой. По команде деда нужно открыть глаза и посмотреть друг на дружку под водой. Так мы и сделали, труднее всего, оказалось, заставить себя открыть глаза под водой. А потом мы с Пашкой смотрели друг на друга под водой и делали «рожи», гримасничая и так нам это понравилось, что дед еле остановил нас сказав:

– «Ну, хватит шалопутить, поплыли главным делом заниматься – учиться плавать значит.» Отплыли вчетвером – дед, дядя Иван, Пашка и я. Дед сидел за кормовым веслом и направил лодку в залив перед песчаной косой, в этом месте течение было не таким сильным, но глубина была приличной метра 2-3. Лодка остановилась и медленно дрейфовала по течению. Дед снял штаны и остался в белых кальсонах с завязочками, а дядя Иван был уже в одних трусах, и дед начал давать последние советы как надо вести себя, когда мы окажемся в воде: «Перво – наперво перед тем как в воду сигать, наберёте побольше воздуху в грудя и затаите дыхание, а как окажетесь в воде бейте руками и ногами што б значит на воде удержаться и варку (голову) держите повыше чтобы мурло (лицо) над водой было, а мы с Иваном вас подстрахуем ежели топнуть вздумаете».

Я подумал, как же я смогу прыгнуть в воду – ведь я точно знал, что плавать не умею. Но все оказалось гораздо проще – дед взял меня в охапку и с криком – «вдохни глыбже и не дыши» – бросил меня за борт. Попав в воду и погрузившись с головой, я отчаянно замолотил руками и ногами и вдруг понял, что не тону, а всплываю. И дед Митрич кричит и машет мне руками:

– «Плыви ко мне»

И я поплыл и ухватился за руку деда, которую он протянул мне через борт и держал меня над водой, только тогда я выдохнул воздух. То же самое, оказывается, дядя Иван проделал с Пашкой. Нам помогли забраться через борт в лодку, мы сидели, смотрели друг на дружку, и я видел на Пашкином лице и недавний ужас, и изумление одновременно – ведь мы сами, как не странно, выплыли и не утонули. Испуг прошёл, и я задумался, что же произошло. Дед Митрич подсказал мне – то, о чём я сейчас думал: