Х. Хансен - Политические устремления Юлиуса Эволы

«Тот, кто боится смерти, уже мертв. Тот, кто хоть на мгновение желает, чтобы его жизнь была лишь его собственной жизнью, кто хоть на мгновение желает быть уверенным в том, что делает, должен схватить настоящее; он должен видеть все в настоящем как конечное, осознавая неизбежность смерти; и он должен создать во тьме жизнь из самого себя.

Смерть ничего не может взять у того, кто живет в настоящем, потому что ничто в этом человеке не нуждается в продолжении существования, ничто в нем не происходит из страха смерти… И смерть лишь убирает некогда рожденное. Она убирает то, что ухватилось уже за тот день, когда человек родился, то, что живет в страхе смерти из-за самого факта рождения». [9] Ibid, p. 69.

«Потому что в этом конечном настоящем он должен обладать всем и отказаться от всего, быть убежденным и убеждать, обладать собой, обладая миром, пребывать в единстве с ним». [10] Ibid, p. 82.

«Путь убежденности не принимается сразу (целиком). На этом пути нет дорожных указателей, которым можно следовать, его нельзя изучить или пройти им по чужим следам. Но все ощущают потребность в обретении данного пути, и мера этой потребности суть боль каждого; все должны вновь открыть для себя этот путь, ибо каждый одинок и может рассчитывать только на собственные силы. Есть только один намек относительно Пути Убеждения: не поддавайтесь чувству удовлетворенности от того, что вам дали (другие)». [11] Ibid, p. 104.

Принцип автаркии, о котором Эвола уже знал из мистических и эзотерических источников, нашел здесь свое философское обоснование и привел к авторитарному «Я» его философского периода.

Вторым мыслителем, которого следует упомянуть, был Отто Браун, попытавшийся провести анализ «Заратустры» Ницше уже в тринадцать лет и сказавший то, с чем вполне бы мог согласиться Эвола: «Очень странно, что Ницше никогда в полной мере не прививал мне принцип наслаждения жизнью, лишь принцип величайшего исполнения долга, однако, не в буржуазном смысле данного выражения». [12] «Дневник Отто Брауна с отрывками из его писем и стихотворений» , запись от 14 сентября 1910 года (Otto Braun, Aus den Nachgelassenen Schriften eines Fruhvollendeten , Berlin, 1921, p. 21, англ. издание: Otto Braun, The Diary of Otto Braun, with Selections from His Letters and Poems , London, 1924).

В «Очерках о магическом идеализме» [13] Julius Evola, Saggi sull'Idealismo Magico , Todi, Rome, 1925, p. 144. Эвола сам дословно цитирует Брауна: «Но на пути к своей цели я буду с полной силой отдаваться всему, что выпадает на мою долю; такова для меня свобода воли». [14] Otto Braun, Aus den Nachgelassenen Schriften eines Fruhvollendeten , Berlin, 1921, p. 148.

Последующие отрывки также обнаруживают резонанс между мыслями Эволы и Брауна. Выдержка из письма Брауна к своим родителям за октябрь 1915 года: «Мне кажется необходимым то самообладание, которое в данном случае характеризуется правильной духовной позицией, – самообладание, страстно пылающее изнутри, но внешне суровое как кованая сталь, самообладание, прекрасно скрывающее неизмеримое. Когда я смотрю на наше государство, то этот символ бесконечности и всего того, что конечно, символ, на мой взгляд, особенно очевидный для других, символ, который я всегда несу в своем сердце, как святые несут имя Христово, предстает невероятно сильным, великим и обладающим совершенной формой, и вместе с тем преисполненным множеством движений и красочной игрой сил». [15] Ibid, p. 150.

Стóит вспомнить эти слова, когда позже мы коснемся взглядов Эволы на государство. Указанный выше отрывок цитируется в «Очерках о магическом идеализме» . [16] Julius Evola, Saggi sull'Idealismo Magico , Todi, Rome, 1925, p. 143.

Отвращение Эволы к большевизму и американизму сложилось под влиянием сочинений графа Германа фон Кайзерлинга, а также следующего высказывания Брауна: «Если Германии суждено погибнуть, и мир будет разделен между Америкой и Россией (это означало бы смерть всего, что мы именуем нашими Богами)… всем нам… тем, кто еще любит этих Богов, по моему убеждению, было бы лучше покинуть мир, который станет столь несовместимым с нами, как это сделал Катон. Это время и его события так ужасны в своем размахе и могуществе, что всякая мысль воистину должна прийти в отчаяние, и только избавительный уход может нас выручить. Я до сих пор верю, что океан вновь чреват, как и в те времена, когда [Боги] отсекли серпом половой член Урана и бросили его в царство Посейдона, отчего из волн и пены родился Зевс. [17] У Брауна именно так. Конечно, он путает Зевса с Афродитой. – Прим. пер. Быть может, сегодня нам вновь следует ждать появления Бога, который возникнет таким же образом». [18] Otto Braun, Aus den Nachgelassenen Schriften eines Fruhvollendeten , Berlin, 1921, p. 151.

Следующий отрывок является очень точным описанием устремлений Эволы, и, конечно, основным эмоциональным ключом к пониманию того, что он, вопреки своим сомнениям, хотел видеть в восходящем фашизме: «Грядущая эпоха должна быть эпохой безусловного синтеза, позитивной и конструктивной по самой своей природе, создающей новые формы и продолжающей органичным образом отливать формы старые. И нет большей опасности, которой следует избегать, нежели комфортабельное отступление к существовавшим прежде шаблонам. Иначе невероятная воля, великолепная стремительность этой богатой, динамичной, необходимой эпохи… были бы уничтожены. Я глубоко убежден в том, что лоно грядущих лет породит удивительные вещи; нам повредила бы утрата восприимчивости к этим недавно созревшим силам, коей грозил бы пресный дискурс, наподобие беседы о возрождении религиозности. Я считаю святотатственным, даже дьявольским, предположение о том, что время… этих огромных экономических, политических и культурных переворотов… могло бы когда-нибудь вернуться к тихим водам христианства, консолидированного с помощью государства. Я, как и прежде, решительно не приемлю христианство». [19] Ibid, p. 156.

Теперь перейдем к третьему из этих мыслителей, к тому, кого Эвола, наряду с Ницше, называет «святым прóклятым», поскольку ни один из перечисленных выше философов не был равным ему по силе мыслей. Духовный поток, который они носили внутри, уничтожил их из-за отсутствия сверхъестественной самореализации, сосредоточенной на трансцендентности; так, во всяком случае, считал Эвола. Этим третьим был Отто Вейнингер (1880-1903). Он жил в Вене, происходил из еврейской семьи и повлиял на Эволу больше всех тех, о ком мы говорили прежде. Культура fin-de-siecle [20] Конец века (фр.) – Прим. пер. – причем не только в немецкоязычном регионе – носила след его воздействия. Уже в 1912 году появился первый перевод на итальянский главной работы Вейнингера «Пол и характер» , произведя настоящий фурор, особенно в кругах, связанных с Папини. Сам Папини издал выдержки из этой книги и яростно обрушился на еврейство в собственном произведении «Гог» , следуя за ходом мысли Вейнингера, которая не могла не произвести впечатления на Эволу. В 1956 году крупное итальянское издательство заказало Эволе новый перевод «Пола и характера» , чтобы исправить ошибки старого издания и добавить к работе Вейнингера критический и библиографический материал. [21] Подробные сведения об этом можно найти в интересной книге Альберто Кавальона «Отто Вейнингер в Италии» (Alberto Cavaglion, Otto Weininger in Italia , Rome, 1982).