Оскар Шульц - Соединённые пуповиной

Ещё накануне приехали гости из далёких колоний – из Мирополя, Радомышля, Эмильчина, Коростени и других. Их повозки заняли церковную площадь, улицы и крестьянские усадьбы, так что живущие поблизости и принадлежащие к этой епархии прихожане должны были останавливаться на соседних хуторах, оставляя упряжки в Пулинской-Гуте, Яновке, Арцизовке, а затем продолжать дорогу к церкви пешком.

Сквозь зелень деревьев светились выкрашенные в красный цвет необычайно высокие стены и возвышающаяся в облака колокольня с позолоченным куполом и сверкающим крестом.

Освящение состоялась перед церковью, так как молельный зал был в состоянии вместить не более одной трети от числа присутствующих. Установленный перед входом стол представлял собой кафедру у импровизированного алтаря. Когда пастор Везам закончил молитву благодарения и поклонения Богу, поклонился Богу, возвещая 1000-летнюю верную службу церкви общины, окрестил и благословил кропилом со святой водой церковь, уже давно стоящая тишина разрядилась в расслабляющем, пространном дыхании, которое поднималось из тысяч грудей, и покатилась прочь по окрестностям: “ А-а-а-минь! ”

И в этот момент взорвался воздух! Сверху над людьми бился сильно, глубоко, угрожающе большой колокол! Это было как неожиданный гром с ясного неба. Испуганные люди вздрагивали, втягивали голову в плечи, закрывали уши. И тогда все они поняли, что это был большой колокол, который давал знать, что с сегодняшнего дня в Геймтале открыта церковь для всех верующих колонистов.

Глубокие, “ толстые ” звуки баса беспрерывно падали сверху и проникали через уши и голову во все тело. Воздух вибрировал от этих глубоких пронзительных звуков. И само собой возникло имя колокола. Зная, что он был создан в Лейпциге, ему дали собственное имя: «Толстый Лейпцигец».

Вначале колокол чувствовал себя оскорблённым тем, что ему дали мужское имя. Однако, со временем, снова и снова слыша, как заботливо и нежно обращаются к нему с этим именем, он успокоился и был рад, что он, рождённый в Лейпциге, наконец здесь, в Геймтале, был благословлён на этот путь. И стал Геймталь со своим большим церковным колоколом, «Толстым Лейпцигцем», с его обворожительным басом известен по всей Волыни и в других колониях. Каждый день «Толстяк» напоминал прихожанам о связи с богом. Торжественные ежегодные открытия были незабываемыми. Он видел сверху, как тысячи посетителей устремлялись к церкви, чтобы отпраздновать этот день, как важное общественное событие.

Церковная община расширилась до 20000 прихожан. Уже 35 раз роскошно праздновался юбилей Геймтальской церкви, когда начало происходить что-то непонятное для «Толстяка». Однажды обычная, привычная жизнь нарушилась: сначала исчез пастор, затем исчез звонарь, и тогда церковь закрылась. Таким образом, он, «Толстый Лейпцигец», был приведён к молчанию. Он смотрел с высоты колокольни, как колонисты бескрайним поездом, с тысячами фур, покидали деревню, епархию, Волынь, двигаясь в северном направлении. Это происходило в 1915 г., после указа царя, когда все немцы Волыни были изгнаны в ссылку. Из дневника моего отца:

21.08.1915 г., пятница. Особенный день: сегодня ровно месяц, как мы в дороге на обозе, и сегодня день поминовения освящения церкви в Геймтале. 35 лет подряд этот день отмечался как самый большой праздник Геймтальского прихода, и даже всей Волыни. Тысячи немецких крестьян устремлялись в этот день к своей церкви, чтобы принять участие в торжественном богослужении. Кроме того, это был день и место встречи с родственниками, друзьям и знакомыми, что жили в различных колониях Волыни и здесь могли встретиться.

С детства, с тех пор, как я себя помню, мой отец брал меня с собой на этот праздник. Я каждый раз неописуемо радовался торжественным молитвам, хоровому пению, звукам орга́на, волнующемуся морю людей, общему теплу, возбуждающе-громкой, звучной музыке тромбона и басу большого колокола. Незабываемо! Мы, согнанные со своей земли, лишённые дома, вдали от него – воображали этот день! Быть может, сегодня в Геймтале будет проходить служба? Кто может провести её? Пастор Йохансон арестован, кантор Адам с нами в пути. Сколько немцев ещё осталось на родине? Найдут ли они в себе мужество и силы, чтобы как всегда пройти свой путь в дом Божий?

В колонне перемещённых лиц было несколько любителей духовой музыки, которые везли с собой свои инструменты. Полный оркестр невозможно было собрать, но они нашли свой путь друг к другу, и по воскресеньям мы могли до позднего вечера слушать их величественные, родные мелодии – полные страданий, верности и тоски.

Самыми большими были духовые оркестры из Геймталя и Солодырей, которые объединились в этот день. Все они играли много лет и были отличными музыкантами. Песни, которые они играли, шли из глубины их страдающих сердец и вызывали тяжёлые, болезненные ощущения в душах ссыльных. Раненые души отчаявшихся поселенцев не разбирали громких звуков знакомых мелодий, как и прежде, звучавших радостно и триумфально. В протестном рёве духовых инструментов они ощущали лишь болезненный, сокрушающий сердце плач, страдание и боль, беспомощность и безнадёжность, которые пытались донести до людей по всему миру.

И потому, что Бог вёл их в вере своей, торжественная музыка немного укрепила чувства колонистов, их благочестие придало им новые надежды и внутренние силы. Движимые этими различными чувствами, женские глаза наполнились горькими слезами. Мужчины глубоко вздыхали, прятали свои лица и пыхтели трубками. Все их мысли постоянно возвращались к их злой судьбе, к тому, что она вырвала их из обычной жизни и бросила в неизвестность.

Жалко, что духовая музыка не перекликается со звуком колокола. Как хочется мне вновь услышать мощный, глубокий звук «Толстяка».

Моему дяде Александру тогда было 16 лет, до февраля 1916 г. с остальными членами семьи он жил дома, так как два его брата воевали на фронте. Позже он рассказал нам следующее о 36-м юбилее Геймтальской Церкви:

За день до этого отец отправил меня с братом Эрнстом (11) купать лошадей, чистить и украшать упряжь и повозку, чтобы отправиться в Геймталь (за 30 вёрст [6] Верста – старинная русская мера длины, 1066,7 м. ) для подготовки церковных торжеств. Как всегда, мы очень старались, а утром оставалось только вплести украшения в гривы лошадей, нарвать свежих цветов и прикрепить их к сбруе. Отец придирчиво осмотрел упряжь, сделал нам несколько замечаний, вошёл в дом и вскоре вернулся в своём воскресном костюме. Мы тоже надели чистые штаны и рубахи.

Мы покинули Бобриц около пяти часов утра. Сразу за Михалиндорфом отец придержал лошадей, спешился, обошёл и осмотрел повозку, посмотрел на нас обоих, посмотрел с тревогой на оставшуюся позади деревню, несколько раз, не говоря ни слова, вынимал часы из кармана своего жилета, встряхивая с отчаянием головой. Затем он сделал несколько шагов в сторону деревни, подождал несколько минут и, наконец, недовольный вернулся обратно. Он сказал: “ Кажется, мы сегодня единственные, кто едет на праздник ”.