Зиауддин Юсуфзай - Дайте ей взлететь. История счастливого отца

Сложно выразить словами, насколько сильно мне нравилось ходить в школу, организованную отцом. Во время учебы я едва ли не физически ощущала, как мой мозг становится больше и больше. Я знала, что он наполняется новой информацией, всеми теми вещами, которые попадают ко мне в голову и расширяют мои горизонты.

Отец, вырастивший меня, и сегодня точно такой же. Он все тот же идеалист. Он не только школьный учитель, но еще и поэт. Иногда мне кажется, он живет в каком-то романтическом мире, полном любви к людям, любви к его друзьям, семье и всем человеческим существам. Мне не нравится читать стихи, но я понимаю его идеалистический настрой.

Люди, которые хотят изменить мир, зачастую сдаются слишком рано или даже не начинают. Они говорят: «Это слишком большая задача. Что я могу сделать? Чем помочь?» Но отец всегда верил в себя, в свою способность что-то изменить. Меня он учил, что даже помощь одному человеку нельзя считать слишком незначительным вкладом. Каждое доброе дело засчитывается. Успех для моего отца – это не только достижение цели. Это счастье от самого процесса, от работы, от помощи и от перемен.

Может быть, отцу пока что не удалось убедить весь мир относиться к женщинам с уважением, как к равным, но мою жизнь он точно изменил к лучшему. Он дал мне будущее, дал мне мой голос, дал мне взлететь!

Аба, смогу ли я когда-нибудь тебя отблагодарить?!

Многие люди спрашивают меня с любовью и добротой в сердце: «Каким моментом ты больше всего гордишься, Зиауддин?» Думаю, они ждут, что я отвечу: «Конечно, тем, когда Малала получила Нобелевскую премию мира», или «Тем, когда она выступала на заседании ООН в Нью-Йорке», или «Когда она встречалась с королевой».

Малалу уважают и почитают во всем мире, но я не могу ответить на этот вопрос, потому что он касается не Малалы как моего ребенка, а ее мирового влияния. Чем мне гордиться больше: ее встречами с королевой и главами государств или Нобелевской премией мира? Я не могу сказать.

Вместо этого я отвечаю на вопрос так: «Малала заставляет меня гордиться ею каждый день», – и говорю это абсолютно искренне. Моя Малала – это и девочка, с которой мы смеемся во время завтрака над ее шутками, гораздо более остроумными, чем мои, и девочка, которая ходила в самую обычную школу в Мингоре, в Пакистане, и тем не менее оказалась сильней вооруженных талибов.

Мне ни разу не доводилось видеть другого ребенка, настолько влюбленного в учебу. И хотя остальной мир может думать: «Ах, Малала, она такая умная!» – моя дочь временами не справляется с нагрузкой, как и все обычные студенты. Холодный английский день сменяется еще более холодной английской ночью – а мы, Юсуфзаи, привыкшие к жарким солнечным лучам, обжигающим кожу, ощущаем английский холод гораздо острей, – но Малала продолжает сидеть у себя в комнате, в свете настольной лампы, склонившись над книгой и нахмурив брови. Она учится, учится постоянно, и беспокоится о своих оценках.

Благословение ее жизни – ее «второй жизни», как говорит Тур Пекай, ее мать, с тех пор как Бог спас Малалу после совершенного на нее покушения, – не только в том, что она может и дальше бороться за права всех девочек. Оно еще и в том, что Малала одновременно реализует собственные мечты. Иногда родителям выдаются моменты восторга, любви, изумления – неужели этот удивительный ребенок действительно мой?! – по самому неожиданному поводу: это может быть просто какой-то взгляд, жест, остроумное замечание, мудрое и невинное. Поэтому если все-таки решать, каким моментом я, как отец Малалы, горжусь больше всего, то я скажу, что случился он в Оксфорде и был связан с простой чашкой чая.

С момента переезда в Великобританию Малала всегда говорила, что хочет изучать политологию, философию и экономику в Оксфордском университете. Она собиралась пойти по стопам Беназир Бхутто, первой женщины, ставшей премьер-министром Пакистана.

Малала и раньше бывала в Оксфорде, который, естественно, знает весь мир. В ходе своей правозащитной кампании она выступала там три или четыре раза с тех пор, как мы переселились в Бирмингем, и каждый раз я ее сопровождал. Малала росла и теперь уже могла сама позаботиться о себе, так что мне больше не надо было гладить ее разноцветные шальвары, туники и шарфы, которые выбирала для нее мать, или чистить ее туфли, как я часто делал во время наших разъездов в поддержку кампании за образование для девочек в Пакистане.

Мне нравилось исполнять эти «повинности» для Малалы, и сейчас, когда она стала совсем самостоятельной, я очень по ним скучаю. Почему же мне так нравилось оказывать ей подобные мелкие услуги? Потому что через них я мог выразить свою любовь и поддержку моему ребенку, а также всему женскому полу. То же самое чувство я испытывал, когда она только родилась – моя благословенная дочка! – и я вписал ее имя, первое женское имя за триста лет, в наше старинное семейное древо. Это был способ показать миру и самому себе не только на словах, но и на деле, что девочки ни в чем не уступают мальчикам. Они важны – и их потребности тоже важны, даже такие незначительные, как чистая пара туфель.

Я понимаю, что такие небольшие знаки внимания естественным образом оказывают своим детям отцы и матери по всему миру, в разных странах с разными культурами, но для меня, мужчины средних лет из патриархального Пакистана, это было настоящим событием.

Я родился в стране, где женщины всю жизнь мне служили. Я происхожу из семьи, в которой сам мой пол делал меня особенным. Но я не хотел считаться особенным только по этой причине.

Когда я был еще ребенком и жил в Шангле, в долгие жаркие дни нам, мальчикам и мужчинам, подавали прохладительные напитки, чтобы мы могли освежиться. Потом их уносили: не требовалось даже щелкать пальцами или кивать головой. Это была традиция, корнями уходящая глубоко в столетия патриархата, бессознательная, необсуждаемая, естественная.

Я никогда не видел, чтобы мой отец или брат приближались к плите в глинобитном домике, где жила наша семья. В детстве я тоже никогда к ней не подходил. Готовка была не для меня – вообще не для мужчин. Ребенком я принимал это как должное.

Бульканье готовящегося карри сопровождалось оживленной болтовней моих сестер и матери, которые что-то смешивали и нарезали, зная при этом, что самые вкусные кусочки курицы, ножки и грудка, достанутся не им, а мне – младшему брату, старшему брату и отцу. Они, отличные поварихи, которые весь день провели у плиты, в чаду, с согнутыми спинами, будут обсасывать косточки.

Их стремление услужить нам, сделать нашу жизнь комфортнее выражалось также в том, как нам подавали чай: эти чаепития задавали ритм всего дня. По-моему, чай, который мы пьем в Пакистане, самый вкусный в мире – с молоком, горячий и сладкий. Сейчас, живя в Великобритании, я могу с уверенностью утверждать, что он не имеет ничего общего со знаменитым английским чаем, который, если честно, просто невозможно пить.