Элеонора Иоффе - Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия

Петербург, 30 апреля 1889 г.

Дорогой Дядя!

Уже ранее, и особенно в мой последний приезд в Гельсингфорс, мне показалось, что люди, мнением которых я дорожу, считают ошибочным и нелепым, что я стремлюсь в гвардию, хотя у меня нет состояния. Очень печально, что мои действия истолковывают так неверно. Особенно огорчительно, если и Дядя, который всегда был мне ближе, чем другие, принимает мои устремления только за легкомыслие, хвастовство, тщеславие и т. п. Я и сам понимаю, что мои действия могут на первый взгляд таковыми показаться. Именно поэтому, и потому, что я ни за что не позволил бы возникнуть между нами недоразумению, хочу сейчас раз и навсегда объяснить Дяде, почему я желаю служить в гвардии. Обращаюсь к ясному уму Дяди и его здравой критической мысли, когда прошу, чтобы Дядя в этом важном деле взвесил – какие доводы говорят в пользу моих надежд, а какие против, и объявил мне о своих выводах.

Когда я выбирал гвардию, хотя жизнь там немного дороже, чем в армейских полках, я лишь думал, что был бы неблагодарным, если бы не проявил себя достойным всех сделанных для меня жертв. Я не заслуживаю всех благ, растраченных на меня, если не буду всеми способами стремиться возможно скорее обходиться своими силами и продвинуться так далеко, как только возможно. Самый верный путь в этом отношении предоставляет гвардия вкупе с академией. Мое истинное желание – пройти академию и таким путем попасть в Генеральный штаб. Все же, поскольку поступление в академию здесь, в России, где никогда нельзя надеяться на справедливость, совершенно зависит от случая, я должен всячески поддерживать свои возможности. И поскольку у меня нет ни высокого покровителя, ни состояния, мне нужно завоевать рекомендации, служа в отличном полку, так как мундир значит в России даже больше, чем можно представить. Я мог бы перечислить целую группу молодых офицеров, которые по полному произволу отправлены были вон из академии за несколько месяцев или недель до выпускных экзаменов по той лишь причине, что они носили мундир армейских полков, и это, на их беду, не понравилось кому-нибудь из профессоров.

А если такой офицер, несмотря на трудности, закончит академию и попадет в Генеральный штаб, он там не имеет даже приблизительно тех преимуществ, какими обладают его товарищи, которые, к своему счастью, являются гвардейскими офицерами. Из армейских полков переводят в Генеральный штаб чином ниже, чем из гвардии, и поскольку в генштабе повышение в чине происходит раз в три года, я, стало быть, отставал бы от своих сослуживцев из гвардии ровно на три года.

Вдобавок, если я буду безвестным офицером армейского полка и без рекомендаций, меня отправят в какой-нибудь провинциальный штаб, где много труднее выдвинуться, чем ежели, благодаря гвардейским связям, меня определят в Петербург или какую-нибудь другую столицу империи, где при нужде я всегда был бы под рукой.

Опять-таки, если пойду в гвардию, оттуда в академию, а оттуда в Генштаб, можно с математической точностью рассчитать, что через девять лет я буду подполковником, даже если не будет ни войны, ни других особых условий для получения повышения (3 года в гвардии + 2 ½ года в академии и оттуда переведенным в Генштаб капитаном + 3 года в чине капитана). В армейском полку дело будет гораздо сложнее.

Дядя наверняка понимает, что это весомые обстоятельства. А если еще принять во внимание, что армейские кавалерийские полки – не считая двух полков пропойц, из которых один расквартирован в Москве, а другой в Твери, – находятся в местечках, где нет другого общества, кроме полковых офицеров, а они, в свою очередь, в большинстве своем грубые, необразованные бывшие армейские юнкера, то и на самом деле нет желания становиться на этот путь. Почти все служащие в России финляндцы, которые впоследствии попали на высокие государственные должности, а также бо v льшая часть нашего высшего офицерства, начинали свою служебную карьеру в русской гвардии.

Из гвардейских полков я, со своей стороны, ставлю на первое место кавалергардский, потому что там, как нигде, возможно сделать быструю карьеру. Это единственный полк, который попадает ко двору. Императрица – командир полка, она знает офицеров поименно, и так же знает их петербургский высший свет.

Товарищеские связи крепче и дух полка выше, чем в любом другом полку во всей империи. У кавалергардов даже до забавного высокая репутация по всей России, и его мундир – самая лучшая рекомендация. Охарактеризую в двух словах: можно без преувеличения утверждать, что его положение относительно гвардии такое же, как положение гвардии относительно армейских полков.

Надеюсь, всего этого достаточно, чтобы дать Дяде представление о том, какой важный выбор мне предстоит через несколько недель; он повлияет поистине решающе на всю оставшуюся жизнь. Также надеюсь, что мои аргументы убедят Дядю в том, как выгодно служить в полку, являющемся лучшим в России.

Я надеялся, что встречусь с Дядей до своего возвращения в Петербург, чтобы побеседовать об этом деле устно. К сожалению, не удалось, а в письменном виде это происходит несколько медленнее. Все же я написал столь длинно, что разумнее сейчас закончить.

Сердечные приветы тете, Софии и двоюродным.

Дядин преданный

Густав [35] Mannerheim G. Kirjeitä. S. 50–53. .

Дядюшка не только внял доводам племянника, но и нашел выход из затруднительного финансового положения. Он договорился с бабушкой Густава Луизой фон Юлин (на самом деле она была мачехой Хелены и одновременно ее теткой, т. е. приходилась Маннергейму двоюродной бабушкой), что Густав может в течение трех лет ежегодно брать в долг 20 000 марок из суммы, которую Луиза собиралась оставить всем детям Хелены по завещанию. Кроме того, дядя дает Густаву деньги на новое снаряжение, сумму по тем временам немалую – 1400 рублей. В следующем своем письме, от 5 мая, Густав горячо благодарит дядю Альберта за помощь и делится сомнениями: он перебирает все возможные варианты и никак не может решить, какой из них вернее. К тому же не все зависит от него. В кавалергардский полк вступить было очень не просто, даже если претендент обладал всеми необходимыми данными, как было в случае Маннергейма: аристократическое происхождение, предки, занимавшие заметные должности на государственной службе (прадед – губернатор, дед – председатель надворного суда) и, наконец, личные достоинства самого кандидата – высокий рост, представительная внешность, успешное окончание военной школы и так далее. Чтобы быть принятым в этот самый привилегированный полк России, нужно было вдобавок получить одобрение офицерского собрания.