Элеонора Иоффе - Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия

Карла вызвали к больной сестре в Петербург телеграммой, но он опоздал – Анника умерла за несколько часов до его приезда. Гроб с ее телом Карл доставил в Лоухисаари, и Аннику похоронили в фамильной усыпальнице. Густав в это время готовился к поступлению в лицей и на похороны не поехал. Видимо, в это время в его характере происходит какой-то перелом. Отныне он будет «с непреклонной энергией стремиться вперед»: все остальное, даже судьба близких, навсегда отходит на второй план.

Гельсингфорс, 19 мая 1886 г.

Дорогая София!

Только что получил твою телеграмму, милая сестра. Даже при всем желании не попадаю на похороны. Во-первых, у меня нет денег на поездку, и я не представляю, как их добыть. Во-вторых, у меня нет черной одежды, которая, наверное, обязательна на похоронах. В-третьих, мне нужно изо всех сил заниматься, чтобы осенью поступать в какое-нибудь русское военное училище, и из-за этого мне трудно пожертвовать тремя днями, которых поездка потребует, по меньшей мере. Как видишь, милая София, желание приехать у меня не отсутствует, но на пути встали действительно большие препятствия. О смерти Анны, нашей любимой сестрички, я получил известие уже вчера вечером, когда Карл телеграфировал из Питера, куда он, к несчастью, успел на пару часов слишком поздно. Да, милая София, для нас жестокий удар, что мы потеряли нашу младшую сестру, ведь нам, кроме друг друга, некого любить и не на кого опереться. Но, наверное, нам нужно считать ее судьбу счастливой – что она, едва ли успев вкусить радостей или горестей жизни, уснула и ушла к той, которая по ту сторону могилы встречает своих детей. Анна из всех нас первая смогла встретиться с мамой, и это отнюдь не может быть несчастьем, хотя ей и пришлось уйти, не простившись со своими близкими.

Уже так поздно, что мне нужно заканчивать. Я совсем не намеревался утешить тебя в горе, я знаю, что оно так глубоко, что несколько строк не могут его уменьшить, – но я хотел только сообщить, что для меня невозможно попасть на проводы праха Анники.

Твой преданный брат Густав [21] Mannerheim G. Kirjeitä. S. 37. .

Летом того же года Густав отправляется в Харьков к родственнику Юлинов, барону Э. Ф. Бергенгейму [22] Бергенгейм Эдуард Фердинанд (1844–1893) – инженер и промышленник. Окончил с отличием кадетский корпус во Фридрихсхамне в 1863 г., инженерную академию в Петербурге в 1869 г. Основал в Харькове первый на юге России завод по производству керамической плитки и кирпича. , основателю и владельцу одного из харьковских заводов. Видимо, опекун Густава дядюшка Альберт хотел, чтобы племянник поупражнялся в русском языке и, главное, воочию увидел Россию и армию, прежде чем принимать какие-то жизненно важные решения. Из Харькова Густав вслед за своим учителем русского языка, капитаном Сухиным, отправляется в близлежащий городок Чугуев, в летний военный лагерь, где тот служит. Там юноша проводит несколько недель, занимаясь русским языком и верховой ездой, присматривается к военной жизни. Первые впечатления таковы, что он готов отказаться от своих замыслов о военной карьере.

Чугуев, 10 августа 1886 г.

Дорогой Дядя!

Сердечное спасибо Дяде за письмо от 20 июля. Я последовал, как Дядя видит, за Сухиным в лагерь и пробыл уже пару недель здесь, в Чугуеве. Чугуев – очень приятное место, и я мог бы рассказать о нем всякую всячину, но на этот раз не успею, потому что гораздо более важные дела заставляют меня писать Дяде.

Здесь, в России, я попробовал вникнуть в положение военных великой отчизны. И чем глубже я нырял в это море, которое называют Российской армией, тем более мутной и тем менее соблазнительной казалась мне вода. Полученные мною сведения разрушили многие мои иллюзии, и я смотрю на военную жизнь совсем иными глазами, чем прежде. В своем воображении я водрузил Российскую армию на высокий пьедестал, но пьедестал этот теперь сильно понизился. Кроме того, служба в финансовом отношении далеко не так выгодна, как я представлял. Оклад невероятно мал. В гвардейской кавалерии, как и в большинстве армейских кавалерийских полков, младший офицерский состав на жалованье прожить никак не может. Генеральный штаб, который представлялся мне блестящим, – обиталище лакеев. Капитаны, подполковники, даже полковники Генерального штаба – на посылках у командира корпуса. Перечислю некоторые оклады, чтобы Дядя сам увидел, каково финансовое положение офицеров.

Корнет или подпоручик получает в год 500–600 рублей, поручик 530–630, штабс-капитан или штабс-ротмистр 600–700 рублей, капитан или ротмистр (каковым обыкновенно становятся после 15–20 лет службы) – около 1000 рублей и т. д. У полковника и командира полка не больше, чем 4000 рублей в год, и ему нужно из этих денег оплачивать также свои представительские расходы, а у командующего корпусом (в России всего 19 корпусов) самое большее – 7000 рублей. Как видит Дядя, здесь военных не соблазняют мирской маммоной. Кроме того, могу ручаться, что заслуги и знания ничему не помогут, а хорошую карьеру можно сделать, только если умеешь пресмыкаться и втираться в доверие. Конечно, в военной жизни есть свои положительные стороны, и я уверен, что мог бы как офицер обеспечить себе довольно приличную будущность, но, может быть, умнее все же вернуться в Финляндию, сдать экзамен на аттестат и затем прочно взяться за какую-нибудь штатскую профессию. Тогда я был бы полезен моей стране и избежал бы сидения на кислой капусте здесь, в России, и постепенного таким образом обрусения.

Если Дядя одобрит это предложение, я вернусь через несколько недель в Финляндию, подучу в течение пары месяцев с Калле финский язык в Руовеси и затем подготовлюсь к экзаменам на аттестат. В ином случае останусь здесь и попробую действовать в соответствии с пословицей: «посадил ч<���ер>та в лодку – вези до берега». Прилагаю список всех расходов, которые у меня были летом. Я много пользовался извозчиком, потому что расстояния в Харькове такие длинные, что редко бывал случай идти пешком даже к моему преподавателю (дорога туда и обратно к Сухину по жаре занимает полных два часа). Употребление напитков опять-таки из-за того, что харьковскую воду нельзя пить. Госпоже Сухиной отправил цветы, когда она уезжала, поскольку хотел поблагодарить ее за то, что в отсутствии мужа она пестовала меня. Я иногда также съедал лишнюю порцию, если встречал очень соблазнительные фрукты или, просидев у Сухина 5–6 часов, был так голоден, что не в состоянии был ждать обеденного времени.

Барону Бергенгейму было от меня больше расходов, чем прибыли. Вначале он получил через меня 150 рублей. Из них он дал мне 10 руб. После того, как я отправил предыдущий отчет, при этом в остатке было 140 руб., он оплатил следующие расходы: телеграмма генералу Калониусу, где запрашивается