Геннадий Дёмочкин - Двадцатый век Натальи Храмцовой

Прямо съ Волги, рѣкъ царицы,

Мы пріѣхали учиться,

Отряхнувши лѣнь и сонъ.

Поклонясь Москвы святынямъ,

Всѣхъ обнимемъ, всё поймемъ!

Мы царь-колоколъ поднимемъ,

Мы царь-пушку повернемъ.

Съ нами мощь родного края,

Съ нами пѣсни мужика:

– "Эхъ, ты, Волга, мать родная,

Волга – русская рѣка".

7 сентября 1915 года.

Коммерческий институт папа оканчивает в 1918-м. Между делом успевает жениться. Очень милая была девушка Маруся, Мария Степановна Макарова, она гораздо больше подходила папе, чем потом мама.

Не уверена, что Маруся могла бы спасти папу, как это сделала потом мама (он был человеком вне быта). Маруся была ближе душевно, легче по характеру, чем была мама. Судя по тому, что папа рассказывал о ней.

Этот брак был удачный. Сначала они жили в Москве, он ждал, пока Маруся доучится на каких-то своих курсах (по-моему, больше чем машинисткой в редакции у отца она никем не стала). Была она донская казачка, характер у неё был. Потерялась её фотография, она лежала у отца где-то в книгах. Думаю, что мама, наверное, ревновала.

Мама только что кончила Высшие женские Бесстужевские курсы (причём, их выпустили досрочно, в 1917-м году, они должны были кончать в середине лета, а их – от греха подальше – распустили то ли в марте, то ли в феврале).

Она вернулась домой в Симбирск, а потом попала в Карсун – наверное, потому что там было место – в реальном училище. Может быть, ещё и потому что там жили её тётка с мужем.

И вот мама рассказывала: «Иду я с занятий и вижу на тротуаре застреленную женщину. Я добежала домой еле живая…»

Это конец 1917-го, начало 18-го года.

9 августа 1996 года. Наталья Сергеевна – А.С. Бутурлину в Подмосковье.

(…) Сейчас смотрела коронование царя Бориса, – лучше всех был красноречивый пройдоха-патриарх, но церемония была, Господи, до чего же некстати в нищей нашей гибнущей стране. Когда я усилием воли отгораживаюсь от всего, не думаю о том, что делается в Приморье, Воркуте, Грозном и даже о том, когда отдадут мою августовскую пенсию, – как хорошо, спокойно, даже весело в моём «маленьком мире» – с зелёными островками городской провинциальной природы, с книгами, с немногочисленными друзьями, с письмами, которые ещё иногда появляются в почтовом ящике (…)

Читала мемуары – увлечённо, может быть отчасти потому, что старость – это вообще время воспоминаний. Прочитала две книги Л. Разгона, «Легендарную Ордынку» Ардовых-Баталова, блестящий и злой «Курсив мой» Н. Берберовой. А теперь взялась за М. Алданова, беру у соседки, у неё 6-томник. До чего же хорошо! Дочитываю его тетралогию «Мыслитель» (от «Девятого термидора» до «Св. Елены») – там много перекличек с 1917 и постреволюционными годами. Но мог ли догадываться Алданов, что «мостики» его мыслей, аналогий, парадоксов так точно перекинутся в нашу страну и время? Поразительно!

(…) А ещё меня недавно снимали для ТВ. Для цикла «Интеллигенция в провинции». Я себя с большой натяжкой отношу к этой благородной «прослойке» – недостойна. Но когда они сняли для этого цикла одного махрового дурака, я согласилась. Только режиссёрша уж очень восторженна и непрофессиональна, не знаю, что получится (…)

– У нас было два неудачных царя подряд. При первом было одно достоинство – войн не было. Но зато уж так душили (своих же!), ну просто без жалости.

А потом к власти пришёл типичный подкаблучник, который совершенно не был готов стать царём. Насчёт коньячку выпить – это пожалуйста. Алекс он свою любил, детей своих любил. Был вообще порядочный человек. Но вот правителем и монархом он не был.

И первое, чего ему не надо было делать – это ввязываться в Первую мировую войну. У других стран было много причин, чтобы втянуть Россию в войну – хотя бы с точки зрения устранения конкурента. И Николай поддался на эту провокацию.

А такие ребята, как мой папа они просто эмоционально увлеклись идеями перемен, социального равенства, справедливости. А несправедливости всегда хватало.

Причём, у нас ещё какая-то трагическая обречённость. После Петра I у нас первый хороший царь был – Александр II. Человек, который стремился и осуществлял реформы, на него – семь покушений. Седьмое – сбылось. И то, что государя превратили в загнанного зайца – общество приняло.

У нас почему-то всегда реформы принимают форму революции. А если начинается медленное вхождение в реформу, то непременно этого батюшку-царя убьют.

Парадоксально, но нам всегда больше нравятся те, кто нас гнобит и зажимает. «Лобное место – это очень «наше» место, нам обязательно надо, чтобы кому-нибудь головы рубили.

Заполняя в 1926 году анкету послужного списка, папа на вопрос «Принимал ли участие в Октябрьском перевороте и где» напишет: «Активного участия против белогвардейских юнкеров в Москве не принимал». На вопрос «Подвергался ли наказаниям за политическую работу?» ответит: «Отделывался пустяками».

После Москвы отец какое-то время работал в Подмосковье, в очень известной детской колонии, так называемой «школе Шацкого». (Может быть, даже до женитьбы на Марусе).

Шацкий Станислав Теофилович(1878-1934), русский и советский педагог. Происходил из дворянской семьи. Учился в Московском университете, Петровской (Тимирязевской сельскохозяйственной академии) и в Московской консерватории по классу вокала.

Педагогическую деятельность Шацкий начал с попытки создания частной школы, в чём ему было отказано, поэтому в 1905 году среди детей и подростков рабочих окраин Москвы он вместе с архитектором А.У. Зеленко и другими педагогами создаёт первые в России детские клубы. В 1906 году организовал общество «Сетлемент» («Поселение» – с анг.), которое в 1908 году было закрыто полицией за пропаганду социализма среди детей, а сам Шацкий арестован. С 1909 года руководит обществом «Детский труд и отдых». В 1911 году общество открыло детскую летнюю трудовую колонию «Бодрая жизнь» (на территории современного города Обнинска). Основой жизни в колонии был физический труд: приготовление пищи, самообслуживание, благоустройство, работа в огороде, в саду, в поле, на скотном дворе. Свободное время отводилось играм, чтению, беседам, постановкам спектаклей-импровизаций, занятиям музыкой, пением (…) Первые внешкольные учреждения во многом выполняли компенсирующую функцию – занятия в этих учреждениях восполняли отсутствие у детей школьного образования (…)

По материалам википедии.

– Папа ещё с подростковых лет был дружен с литератором и поэтом Георгием Масловым (у нас в семье он назывался Юра Маслов). Папа рассказывал, что Маслов бежал с белыми и умер где-то в Сибири от сыпняка.

Интересно: бежал с белыми, здесь его никто не знал, не упоминал. А я в Ленинграде любила походить по букинистическим, и вот как-то заглянула в такой магазинчик на Среднем проспекте на Васильевском. И лежит: Георгий Маслов, «Аврора Шернваль», его поэма. Я спрашиваю: «Сколько стоит?» – То ли 2.50, то ли 3.50. То есть совсем никакие деньги. Купила.