Яков Алексейчик - Имя на площади Победы

Такой человек с юных лет и стал творческим примером для Жоржа Заборского. Правда, он мог пойти и иным путем. Уже в зрелом возрасте Георгий Владимирович часто признавался, что «когда в средней школе учился, сочинял стихи, печатался даже, и все думали, что буду поэтом». И, видимо, желание это было довольно сильным, потому что всю свою жизнь до самых преклонных лет он старался рифмовать свои поздравления и пожелания близким и друзьям, а иногда и суждения о жизни и ее ценностях. Вполне возможно, что при окончательном решении этой дилеммы главную роль сыграло напутствие отца. Вот как об этом вспоминал Заборский, будучи уже народным архитектором СССР: «Он меня обнял и сказал: «Жорочка мой… Ты должен восстановить фамилию архитектора, твоего прадеда. Это моя последняя просьба. Чтобы ты ее выполнил». После этого я, правда, стихи писать не перестал, я их и сейчас пишу…».

Однако вполне могло случиться и так, что жизнь Жоржа пошла бы и вполне прозаичной колеей – железнодорожной. Семья нуждалась в средствах для существования, и он, исходя из жестких реалий, мог выбрать одну из специальностей, которых было много на «чыгунке». Юноша пробыл год рабочим на стадионе, что, конечно же, улучшило его анкету, поскольку в те времена во всех сферах общественной и творческой деятельности преимущество отдавалось пролетариям и крестьянам. Заборские же числились по разряду служащих, что не способствовало поступлению, скажем, в высшие учебные заведения. Но главную роль все же сыграл его талант, который был настолько очевиден, что не мог не привлечь внимания даже сугубо технического путейского начальства. Не случайно он впоследствии вспоминал, что в 1930 г. в Минский архитектурно-строительно-дорожный техникум поступил «по настоянию руководителей железнодорожного узла». А уже на выходе из техникума «государственная экзаменационная комиссия и наркомпрос БССР разрешили мне держать конкурсный экзамен в Ленинградскую академию художеств, куда я и был зачислен студентом на архитектурное отделение».

Внимание Наркомпроса (так в то время называлось министерство образования) к юному таланту помог привлечь, скорее всего, и Николай Ковязин, уже руководивший столичным ТЮЗом, потому свободно открывавший двери во многие начальственные кабинеты. Родственные соображения, но уже другого порядка, повлияли и на выбор учебного заведения, в котором предстояло учиться. В Ленинграде жили братья мамы Георгия Заборского. Значит, в случае каких-либо трудностей было бы к кому обратиться. И впоследствии Жорж, в самом деле, много общался с двоюродным сестрами, которые помогали ему знакомиться с городом на Неве и его архитектурными красотами. Можно не сомневаться, что для студента Академии искусств каждый выход на питерские проспекты, улицы и площади был настоящим практическим семинаром, в ходе которого можно было соприкоснуться с колоннами, пилястрами и прочими деталями архитектурного свойства, которые и придавали зодчеству его особую красоту.

Георгий Владимирович во всех документах называл свою альма-матер только академией. А ведь этому особому заведению за пятнадцать лет, прошедших после революции, тоже пришлось пройти витиеватый путь от академии до… академии. Она была учреждена в 1757 г. указом императрицы Елизаветы по проекту выдающего ученого М. В. Ломоносова и просветителя графа И. И. Шувалова и явилась тем гнездом, в котором выросли многие выдающиеся архитекторы. Один из виднейших среди них – Василий Баженов, ставший автором знаменитого дома Пашкова, до сих пор считающегося самым красивым зданием Москвы, в котором ныне располагается Российская государственная библиотека. Академия выпестовала архитекторов Николая, Леонтия, Юлия Бенуа, без творений которых невозможно представить ни Невский проспект, ни набережную Мойки, ни Дворцовую набережную, ни Александро-Невскую лавру в их родном Санкт-Петербурге. В Императорской академии искусств на Университетской набережной (бывшей Кадетской) на Васильевском острове встали на крыло и гении живописи Илья Репин, Иван Шишкин, Николай и Орест Крамские, Александр Иванов. И тем не менее в 1918 г. она была упразднена, а на ее месте образована Свободная художественная школа Отдела имуществ Наркомпроса РСФСР. Затем ее превратили в Петроградские свободные художественно-учебные мастерские (ПГСХУМ), им на смену поочередно приходили Высший государственный художественно-технический институт (ВХУТЕИН), Ленинградский высший художественно-технический институт (ЛВХТИ), Институт пролетарского изобразительного искусства (ИНПИИ), в котором архитектурного факультета уже не было, и, наконец, Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры. На его базе в 1932 г. все-таки была воссоздана Всероссийская Академия художеств. К счастью за эти годы не были потеряны качества профессиональной художественной школы.

Но поступление в академию для юного Жоржа было не простым. Неудача постигла на экзамене по математике. Зато повезло, что его рисунки попали на глаза Исааку Израилевичу Бродскому – видному художнику-реалисту, который был в составе комиссии, оценивающей работы абитуриентов. Этот мастер кисти создавал портреты политиков от Керенского и Ленина до Сталина и Кагановича, но никто не мог отказать ему в таланте. К тому времени Бродский, тоже бывший выпускник Императорской академии, стал профессором академии, именовавшейся уже Всероссийской, а в 1934 г. возглавил ее в качестве ректора. Еще через год Бродский первым среди художников получил орден Ленина. Вот этот маститый художник и обратил внимание на рисунки и эскизы светловолосого парня из Минска, настояв позже на его зачислении в студенты, а его мнение значило многое.

О том, что для парня из железнодорожной семьи, оставшегося без отца еще в подростковом возрасте, огромным везением было поступление в Академию художеств, можно судить уже по списку преподавателей, которых он почитал всю жизнь. Первым в своих автобиографиях он называл Ноя Абрамовича Троцкого – тоже выпускника этой академии, тоже ставшего ее профессором. На земле ему было отведено всего сорок пять лет жизни, но сделал этот творец очень много. В первую очередь для Питера: это знаменитый Дом Советов, Василеостровский дворец культуры имени Кирова, многим известный Большой дом, в котором до войны размещалось ленинградское НКВД. В отличие от революционера Льва Давидовича Троцкого – одного из руководителей Октябрьской революции, НКВД не тронуло Ноя Абрамовича. Они ушли из жизни в один год, один своей смертью, другой насильственной, однако ирония судьбы состоит в том, что кто теперь, кроме специалистов, знает Ноя-архитектора, а не Льва-наркомвоенмора (так в первые советские годы именовались военные министры), имя которого продолжает оставаться на слуху и у политиков, и у тех, кто ею интересуется.