Яков Алексейчик - Имя на площади Победы

Спустя много лет Георгию Владимировичу довелось работать с Галиной Александровной Беганской, не раз награждавшейся медалями и дипломами ВДНХ СССР за вклад в сельское зодчество, ставшей заслуженным архитектором БССР. Она долгое время трудилась в мастерской Г. В. Заборского, они вместе осуществляли крупные архитектурные проекты на Брестчине, Могилевщине, Гродненщине. А ее мама – Ядвига Иосифовна Беганская – известная в советское время детская писательница и переводчица с польского и словацкого языков – тоже училась в одной школе с Заборским. И тоже была из семьи железнодорожника. Время от времени ее отцу приходилось возить на выселение раскулаченных. Возвращаясь из поездок, он, видимо, ронял неосторожные слова на эту тему не только в домашнем кругу, потому что вскоре был арестован. Такая же судьба вскоре постигла и мужа Беганской, и она стала ходить в местный отдел НКВД, спрашивать, в чем их вина. Там сначала посоветовали не задавать подобных вопросов, а когда Ядвига проявила настойчивость, ее тоже отправили на Колыму. Она смогла вернуться в Минск только в 1956 г., когда ее дочка уже училась на архитектурном факультете Белорусского политехнического института им. Сталина, где Георгий Заборский был одним из самых любимых преподавателей. И мама стала рассказывать дочке-студентке, что в ее школьное время однокашники любили потешаться над светлой шевелюрой Жоржа, которая напоминала им одуванчик. Тесен мир, оказывается.

Но детство и юность Жоржа Заборского, как и Александра Миронова, Ядвиги Беганской, от детства многих других минчан отличалось не только тем, что оно прошло на широкой, вымощенной булыжником улице. Железнодорожники и их дети держались немножко особняком, довольно тесной ватагой, хотя и были поистине интернациональным сообществом. В так называемом доме Дрейцера на Московской жили и Азаркевичи, и Лифшицы, и Пекарские, и Мироновы. Такое «смешение народов», несомненно, сказывалось и на языке общения, тем не менее, это никого не смущало. Однако, когда им стали преподавать белорусский, у подростков, вспоминал Миронов, невольно возник вопрос, а на каком языке они разговаривали в своем кругу до сих пор, не замечая смешения разноплеменной лексики. В качестве примера приводил фразу: «Батька дисей дав мне цванцих грошей, айда вечером в киношку». И никто не заморачивался от того, что «дисей» – это от польского «дзисяй», что означает «сегодня», «цванцих» – это немецкое «двадцать», ну а что означает слово «гроши» понятно было носителю любого языка.

Школа постепенно расставила акценты. В документальных фильмах и сохранившихся записях телепередач, в которых содержатся выступления архитектора, он говорит только по-русски, притом его речь стилистически правильная до изящности. Как утверждают те, кто хорошо знал Заборского, его отличал интеллигентный, так называемый питерский говор – сказалось шестилетнее пребывание в городе над Невой, общение с его жителями. Однако в личной его библиотеке стоили на полках целые собрания сочинений белорусских классиков, среди которых особенно выделялись четырнадцатитомник Якуба Коласа и семитомник Янки Купалы. И с Якубом Коласом, с которым он был не просто знаком, а много лет общался, он, скорее свего, разговаривал на том языке, на котором писал классик. Отвечая в анкетах на вопрос, какими языками он владеет, Георгий Владимирович всегда писал, что белорусским владеет свободно. И можно не сомневаться в правдивости его ответов хотя бы потому, что время его учебы в школе пришлось на период активной белорусизации сферы образования, культуры и официальной жизни в республике.

Однако первые годы учебы были нестабильными. Когда юному Жоржу надо было отправляться в первый класс, еще шла Первая мировая война. Фронт проходил у Барановичей, в Минске располагались крупные штабы и множество госпиталей. Семья Заборских была в эвакуации в центральной России. В 1917 г. грянула Октябрьская революция, в Минске тоже установилась Советская власть. Семья вернулась домой, но в феврале 1918 г. город был взят частями польского корпуса генерала Довбор-Мусницого, сформированного в составе русской армии с согласия петроградского Временного правительства и отказавшегося подчиняться Советам. После Брестского мира, заключенного в марте, в Минск вступили немцы, подчинив себе поляков. А потом революция вспыхнула и в Германии. В январе 1919 г. в город, который был объявлен столицей БССР, снова вошла Красная Армия. Но в феврале перешли Западный Буг и двинулись на восток войска только что возродившейся второй Речи Посполитой. В августе они опять заняли Минск, а вскоре вплотную приблизились к Днепру и Западной Двине. Однако польское военное счастье тоже было переменчиво, и в июле 1920 г. Красная Армия вернулась в белорусскую столицу.

Нетрудно предположить, что в течение тех лет вряд ли могли нормально функционировать школы. О том, что это было за время, довольно красноречиво поведал все тот же Александр Миронов. Для немцев минчане были «русише швайн», для польских жолнежей – «пся крев». Не дай бог, подчеркивал писатель, кто-то не вовремя уступил дорогу – измордуют. С кровоподтеками, оторванным рукавом и отрезанной тесаком бородой вернулся однажды домой и отец будущего автора морских романов. В перипетиях тех лет не избежала потерь и семья Заборских. В 1919 г. во время одного из погромов, учиненного польскими легионерами, погибла сестра Жоржа двенадцатилетняя Ольга Заборская. Она отказалась впустить их в дом, и те стали стрелять в дверь. В девочку попало сразу несколько пуль, и она скончалась. Так что спокойная учеба началась только с 1921 г., когда с Полыиой был заключен мирный Рижский договор, разделивший Беларусь пополам. Но в 1923 г. ушел из жизни отец – Владимир Александрович. Как спустя много лет говорил Георгий Владимирович, над мужчинами рода Заборских довлел настоящий рок, мало кто из них доживал до пятидесяти из-за болезней сердца. Жоржу было всего четырнадцать, Марии – двенадцать, старшему Владимиру – двадцать три. Через много лет Георгий Владимирович вспоминал, что «семье было тяжело, и мне пришлось рано познать все тяготы жизни», что «часто приходилось прерывать учебу, и поэтому в нашей школе было очень много переростков». Закончилось школьное время для юного Георгия уже в двадцатилетием возрасте.

А со школой ему повезло. И не потому, что она носила имя А. Г. Червякова, с портретами которого ходили на демонстрациях в честь годовщин Великой Октябрьской революции и первомайских праздников, чей бюст в новом Доме правительства был установлен рядом с бюстами Карла Маркса, Фридриха Энгельса, Феликса Дзержинского. Александр Григорьевич семнадцать лет пробыл председателем Центрального Исполнительного Комитета – так назывался предшественник Верховного Совета БССР, но в июне 1937 г. на съезде белорусской компартии был подвергнут резкой критике за то, что недостаточно активно руководил «уничтожением врагов народа». Не выдержав травли, он выбросился из окна. А будучи при власти, конечно же, покровительствовал школе, которая носила его имя – не без того в подобных случаях. Школу в Минске даже называли «Червяковкой». В свою очередь, ее ученики тоже были на слуху и на виду в столице. Реагируя на политические запросы дня, они, вспоминал Георгий Владимирович, «под руководством старших товарищей… проявляли большую деятельность и активность… в борьбе с хулиганством, беспризорностью, выпускали стенные газеты как в нашем отряде, так и на заводе имени Мясникова, писали лозунги, участвовали в самодеятельности, сами писали пьесы, которые играли в железнодорожном клубе и в подшефной деревне». Завод имени Мясникова был вагоноремонтным. Там в бухгалтерии работал брат Жоржа Владимир. А сам Жорж был настолько активным и неординарным парнем, что уже в то время в железнодорожном клубе устраивались выставки его рисунков и живописных картин. Кроме того он занимался резьбой по дереву, лепкой.