Михаил Девятаев - Полет к солнцу

Тех, кто возвращался с работы из туннеля, мы поздравляли, так как в сущности он побывал на свободе, за пределами лагеря. Все смотрели на них как на героев. Теперь почти все пленные стали сторонниками нашего плана. И никто из нас не думал о возможном предательстве. Мы верили друг другу.

В эти дни меня впервые вывели из лагеря на работу. Выйдя за ворота, я вздохнул полной грудью, увидел деревья, поле. Колонна невольников двигалась против холодного осеннего ветра, гремела по дороге деревянными башмаками-долбенками.

По бокам шли эсэсовцы с собаками и автоматами наперевес. Солдаты, оружие, овчарки - все это против нас, изнуренных людей. Но гитлеровцы не могли преодолеть наши упорство и сплоченность. Я бросаю взгляд на эсэсовца, топающего сапогами неподалеку от меня, и думаю: "Ты, изверг, ничего не знаешь, хоть и думаешь, что все мы покорны тебе, ходишь по двору и не ведаешь, что под тобой уже выбрана земля. Скоро мы вырвемся на свободу".

Нас подвели к неглубоким карьерам. Здесь выдали лопаты, указали, где приступить к работе. Мы копали, нагружали песок в кузова автомашин. Грузовики отвозили песок в направлении городка. Видимо, на площадку, где изготовляли сборный железобетон. Для, чего он предназначался - нам не было известно. Но мы почему-то связывали эту свою работу с расширением покрытия аэродрома, и когда "юнкерс" пролетал над нами, каждый из нас расправлял спину и всматривался в подкрылья. Гул моторов вызывал воспоминания, тяжелую, ничем не преодолимую грусть. Над нами то и дело пролетали немецкие самолеты. Мы понимали, что они ходили по учебному кругу. Солдат такого зеваку бил прикладом в спину. Овчарка набрасывалась на пленного, хватала за одежду, кусала руки и ноги. Бедняга на четвереньках, перекатываясь, с криком бросался в толпу, чтобы спрятаться от собаки. А солдат улыбался и шел дальше, равнодушно взирая на обычное для него дело.

Настало время возвращаться в лагерь. Наклонясь, я шепотом сказал Пацуле:

- Присыпь меня песком.

- Ты хочешь, чтобы тебя загрызли собаки? Уже пробовали... не получается, - тихо прошептал Пацула.

Сдаю лопату, становлюсь в шеренгу, и мы возвращаемся за колючую проволоку.

Длинная колонна вползает в ворота. С нами вместе несколько летчиков из французского полка "Нормандия - Неман". Мне запомнились Жан Бертье, Борис Мей и Константин Фельзер. Они ходили в одежде советских летчиков-офицеров, и внешне их не сразу отличишь от наших. Потом, когда я поближе познакомился с ними, выяснил, что комендант предлагал им покинуть лагерь и переехать в другой, где находились исключительно французы, бельгийцы и другие военнопленные, но они наотрез отказались от этого предложения.

Гитлеровцы озлобились на них за такую бескомпромиссность, а французы мужественно переносили притеснения и издевательства, не теряя оптимизма, В свободные минуты вокруг Жана Бертье всегда собиралась целая толпа послушать его живые и интересные рассказы о Франции, в особенности - о французских девушках. Жизнь у каждого из нас едва тлела, но юношеские истории, приключения возвращали к мысли о незабываемом прошлом. Жан Бертье с каким-то своеобразным акцентом выговаривал русские слова, и его балагурство казалось нам еще милее.

Французские летчики получали посылки, переписывались с родными. Наверно, через них в лагерь попали нарисованные на полотне карты местности: сначала от Берлина до Парижа, затем появилась у нас такая же карта с маршрутом Берлин - Москва. Перерисовав ее на бумагу, мы раздали карту близким своим товарищам. Раздобыли где-то и намагниченные иголки, а из них наши мастера сделали несколько компасов. Теперь наш план имел конкретную цель напасть на аэродром и захватить самолеты.

Врача Алексея Воробьева немцы иногда вывозили на аэродром. В разговоре с нами при медосмотре он детально описывал нам путь от лагеря к аэродрому. Однажды Воробьев возвратился с маленьким пистолетом. Руководящая тройка вынесла решение передать на сохранение этот пистолет мне.

Все участники заговора были разделены на группы, которым после побега вменялись определенные обязанности.

Подкоп приближался к заветному концу. Ночью, когда закрывались окна и гас свет, работа шла особенно интенсивно. Китаев собирал группу и тренировал память и действия тех, кому надлежало поднять немецкие самолеты. Кравцов заканчивал пошивку легкой обуви - башмаков, в которых люди могли бы бесшумно передвигаться по бараку в решающую ночь.

А внизу "отбойщики" продолжали рыть землю. Рационализаторы придумали для них такое приспособление: на железный лист, загнутый по краям, набрасывали землю и его вытягивали из подполья, там землю сбрасывали, а тот, кто работал в "забое", за другой конец веревки тащил ползунок к себе. Наступило облегчение. Веревка во всю длину туннеля, с помощью которой осуществлялась эта операция, была для нас наглядным "агитатором" за успех.

Туннель уже вышел за границы лагеря. Под полом лазарета оставалось уже немного места, где утрамбовывалась земля, поступавшая из туннеля. Но вот я вдруг услышал неприятный разговор.

- Для чего вы все это затеяли? Это же безнадежная возня. Перестреляют нас и только, - шептал сутулый, с белым, как капустный лист, лицом человек одному из заключенных. Я вплотную подошел к нему, взял за плечи и строго сказал:

- Только запахло риском и ты хочешь спрятаться в темный уголок и запугиваешь? Продашь - задушим! И пикнуть не дадим! Запомни!

Я рассказал товарищам о беседе с сутулым, но они почему-то не придали значения такому событию. Все участники заговора верили, что мы вот-вот будем на свободе и никакие разглагольствования нам не помешают.

Как-то в один из воскресных дней Воробьева вызвали на аэродром. Возвратясь, он подтвердил, что в выходной там в самом деле остается только охрана. Мы знали, охрана у самолетов небольшая, она совсем не пугала нас. План побега через аэродром казался еще более реальным. Собравшись среди ночи на совещание, мы решили: в ближайшую субботу до полуночи всем пролезть через проем, находиться в подполье и ожидать сигнала сверху. Выходить на поверхность только во время ночной тревоги, которая повторялась довольно часто.

Пробил назначенный час, люди оделись, собрались. Тихо, затаив дыхание, держась друг за друга, спустились в подполье. Сидели, прижавшись плечом к плечу. Деревенели ноги, было холодно, душил кашель, но воздушной тревоги не было. Часовой то и дело проходил мимо окна. Напряжение нарастало. В эти минуты Жан Бертье, Константин Фельзер и Мей находились среди наших товарищей и тихо рассказывали о приключениях своего детства. Собравшиеся вокруг люди внимательно слушали французов.

Неужели сегодня не прилетят английские летчики? Ах, если бы они знали, как нам нужен их пролет. Наши наблюдатели не отходили от оконных щелей. Они передали нам, что сегодня почему-то в охране эсэсовцев больше, чем было всегда. Они стояли не только на вышках, но и ходили между ними. Поэтому, если сейчас пробить отверстие и начать выходить на поверхность, охрана перестреляет нас.