Михаил Девятаев - Полет к солнцу

Один за другим, хмурые, сгорбленные, не шли, а плелись люди. Так и здесь - живая цепь выползает из трюма баржи, извивается, движется в направлении вагонов. Там эта цепь из людей немного изгибается, и один за одним возвращаются они с бумажными мешками в руках. Охранники с резиновыми палками стоят около вагонов, у баржи, на дороге, и плохо тому, кто замедлит шаг, уронит куль с цементом на землю или заговорит с кем-либо - охранники немилосердно бьют бичами по лицу, голове. "Иди, не оглядываясь, иди ровным, размеренным шагом, потому что за определенное время ты должен перенести определенное количество мешков". Эти слова вдалбливали нам несколько дней подряд. Цемент ждут вагоны, а вагоны ждут строители, война ждет новые ракетные установки, бетонные настилы для взлета самолетов - все рассчитано, все вычислено. Наша работа спланирована, включена в единую сеть всех работ в стране, в частности, и на этом острове - военной базе в Балтийском море. Чтобы все шло, словно заведенное чьей-то рукой, мы будем падать, умирать, нас будут топтать другие.

С мешком на плечах идет за мной Михаил Лупов. Мы робко продвигаемся по дну баржи. Стоит густая пыль, люди будто бы окутаны дымом. Одежда, лицо, брови - все припорошено цементом. Даже рядом трудно узнать знакомого тебе человека. Когда нет поблизости охранника, мы с Луповым перебрасываемся несколькими словами.

- Какой цемент! Золото! - говорю я.

- На доброе дело его повернуть бы, - высказывается Михаил и вдруг, резко повернувшись ко мне, шепчет: - В буксы песка надо насыпать!

- Сделаю! - отвечаю я.

Выкарабкавшись из баржи, мы подошли к вагонам. Добрая идея внесла оживление. Неужели никто до нас не догадался этого сделать? Ведь таким способом можно вагоны выводить из строя. Нам, увлеченным своей идеей, все кажется просто и ясно: перейти на противоположную сторону, присесть, будто по естественной надобности, поднять крышку буксы и бросить горсть песка.

Но когда я на четвереньках пролез под вагоном и уже набрал в руку песку, увидел рядом с собой человека. Он стоял у другого колеса вагона. Я замер. Сейчас пойдет, донесет на меня и - смерть. А тот - молодой, почти подросток, с каким-то смешным, перебитым носом, смотрит на меня и молчит.

- Ну, чего выпучил глаза. Сыпь! - сказал курносый и проворно начал возиться у своей буксы.

Я снова зачерпнул песку ладонью, поднял крышку буксы и высыпал.

- Пустая работа, - сказал курносый. - Нужно под паклю, на низ. Гляди, сверху не оставляй ни одной пылинки, а то сразу заметят. Вот так! - показал он мне, как надо делать. - Теперь загорится. - Он смахнул с моей буксы пыль и юркнул под вагон.

До конца работы я наблюдал за этим парнем: то и дело он подходил к капо. У меня не было сомнений, что он русский и что диверсию он совершал с нескрываемой злостью. Но почему же подросток крутится возле бригадира-немца и даже отдает распоряжения, приказывает, подгоняет своих людей?..

* * *

Когда мы возвращались в бараки, я внимательно рассматривал ракетные установки с фермами и железобетонными крепкими фундаментами. Темные пасти подземных убежищ и военная охрана вокруг произвели на меня гнетущее впечатление.

Измученные, мокрые, промерзшие до самых костей на холодном морском ветру, возвращались мы "домой".

Одежда, собрав цементную пыль, стала будто железная. Тело чешется, а искупаться негде. Капо подгоняет, чтобы побыстрее забирались на свои нары.

Позднее, когда получили на ужин по 3-4 картофелины, неожиданно блеснула вспышка огня, всколыхнулась земля, в окно ударила взрывная волна. Кто-то с испугу упал на пол барака.

- Ракету запускают, - спокойно объяснили ситуацию старожилы.

Я выбежал во двор. Весь остров освещен. В небо летело какое-то продолговатое пламя. Огонь, рассекая тучи, вскоре исчез. И сразу стало темно.

- Еще будут? - спросил я того, кто стоял рядом.

- Будут. Каждый день будут. База!

- Вот куда нас занесло, - услышал я знакомый голос. Обернулся и увидел Лупова.

- Страшная сила, - отозвался еще кто-то.

- Эти штучки нам известны, - компетентно заявил Миша, и все, кто услышал такое заявление Лупова, окружили его. Здесь были поляки, болгары, чехи. Он охотно рассказывал о строении ракеты, какие силы энергии несут ее к цели, чертил прутиком на земле детали, объясняя схему устройства. Люди слушали. А я думал о мучившей меня мысли: если здесь скрываются ракеты, то, видимо, нет и винтовых самолетов... Все гораздо сложнее, чем представлялось мне.

В бараке я прошел вдоль всех рядов, ища того курносого паренька, с которым встретился у вагонов с цементом. Отныне я проникся к нему полным доверием, с ним можно откровенно говорить об аэродроме и других запрещенных нам вещах. Но его в нашем бараке не оказалось.

Сон в эту ночь то и дело прерывался гулом взлетающих ракет. Не знаю, слышал ли я этот гул. Может, во сне видел вчерашнее огненное, лохматое видение в небе. И мне еще больше захотелось проникнуть на аэродром.

Утром, когда бригадиры формировали свои команды для работы, я без разрешения вышел из ряда и влился в группу, которая называлась "планирен-командой". Среди отобранных я не увидел ни одного знакомого мне человека, значит, никто меня не поддержит, если капо вдруг воспротивится. Но обошлось все хорошо: наша команда, рассчитанная на девять пятерок, двинулась совершенно в другом направлении, чем мы шли вчера.

Через несколько минут хода гул моторов слышался все громче и громче. Волнуюсь, боюсь, что вдруг заметят "новичка" и выгонят из ряда, отправят обратно.

Аэродром был отделен от лагеря капитальным ограждением, и наша колонна остановилась перед широкими воротами, за которыми стояли ангары и другие служебные помещения, свойственные аэродрому. "Вот тут мне могут дать от ворот поворот", - подумал я, жадно всматриваясь в стоянки самолетов. Бригадир подвел нас к свалке лопат, я, кажется, первый подбежал к ней. С лопатой в руках почувствовал себя рабочим "планирен-команды", стал в строй и ждал решительного момента. Казалось, вся моя жизнь теперь зависела от того, пройду я на аэродром или нет?

За воротами открылось широкое поле с бетонированной полосой для взлета, дорожками к стоянкам. Передо мной лежал большой аэродром острова Узедом, гнездо гитлеровских люфтваффе, пристанище бомбардировщиков и истребителей, которые ежедневно летают на фронт. Крылья, крылья, крылья. Они манили меня, поблескивая в сумерках своей гладкой поверхностью.

Бригаду повели в конец аэродрома, прямо через летную полосу. Итак, я на аэродроме. Теперь я попытаюсь приходить сюда каждый день, присмотрюсь, изучу все, что меня интересует, главное - никто не должен знать о моем намерении. Мысли свои надо замаскировать хорошей, без замечаний, работой. Не знакомые мне люди не должны знать, кто я и к чему готовлюсь.