Иван Никитчук - Капкан для Александра Сергеевича Пушкина

«Наверное, снова к соседкам в Тригорское», – пронеслось в голове у Ольги. Сердце ее бешено забилось… – Куда же мне? В Сороть, в прорубь?.. И всему бы конец…»

Тем временем молодой барин вскочил в седло и поскакал со двора, махнув Ольге на прощанье рукой.

«Скоро весна!» – подумал Пушкин, ощутив и на себе слепящее солнце. Вокруг она начинала свое торжество. Под копытом лошади он вдруг заметил подснежник. Воздух был удивительно свеж, пахнущий тающим снегом, весенним солнцем и чем-то еще, неведомым, но прекрасным. И сразу начали в душе слагаться стихи:

Пушкин осторожно продвигался вперед: снег держал плохо, лошадь проваливалась, и легко можно было слететь. Глазами, которые слепило солнце, он радостно осмотрелся вокруг и тихонько запел гусарскую песню, незабытую еще с лицейских лет:

Тригорское от Михайловского было всего лишь в получасе езды. Пушкин ехал опушкой соснового леса. Вот и граница дедовских владений! Здесь росли три сосны, у которых он любил сидеть и смотреть на красавицу Сороть с ее зелеными лугами и простирающимися за горизонт синими далями. Дальше под снегом дремали древние курганы, а на холме виднелся бедный погост Вороноч. Когда-то он был цветущим и богатым пригородом вольного града Пскова. Теперь здесь ютились лишь несколько полуразваленных избушек и две церквушки…

Распевая песню о поповне, Пушкин въехал во двор три-горских соседей. Передав лошадь казачку, Пушкин вбежал в переднюю дома хозяйки имения. Его радостно встретила Прасковья Александровна:

– Смотрите, кто к нам в гости… А я смотрю утром в окно, а на дворе сорока скачет. Мне и подумалось, что какой-то гость будет… А вы вот и приехали… Очень рада… Проходите… Сейчас блины будут…

Вместе они вошли в большой зал, в котором много лет ничего не менялось. Все тот же большой стол, простые стулья, бронзовые канделябры. На стене тикали часы с огромным маятником. На другой стене висела уже состарившаяся картина «Искушение святого Антония», на которой святой был окружен отвратительными бесами…

Соседняя гостиная тоже была скромно обставлена. Здесь на стене висел портрет Екатерины Великой с буклями, нарумяненными щеками и бесстыжими глазами. Царица когда-то подарила это имение деду Прасковьи Александровны. Здесь же под портретом стояло роялино Тишнера. На этом инструменте Алина часто музицировала, развлекая Пушкина…

Весть разнеслась по дому: Пушкин приехал!.. Дом сразу наполнился шумом и девичьим смехом. Сегодня у хозяйки были не только ее дочери и племянницы, но и соседская молодежь. У Пушкина сразу возникло затруднение: в кого влюбиться, или во всех сразу?

– Александр Сергеевич, – раздался голос Зизи, – мы ждем вас в библиотеке… Где вы… Шевелитесь быстрее…

Пушкин, скорчив страшную рожу, влетел в библиотеку. Зизи расхохоталась… В библиотеке была и ее старшая сестра Анна. Всего несколько месяцев назад Пушкин, в день ее именин, подарил ей стихотворение:

Анна берегла этот стих, как самый дорогой подарок, хотя прекрасно понимала, что это только лишь слова, которые ни к чему не обязывают. Пушкин не замечал завороженного взгляда Анны, все внимание его было обращено на очаровательную Зизи.

– Александр Сергеевич, помогите Анне найти книгу, которую она ищет для вас, – прощебетала Зизи.

– Помогу… – со строгостью в голосе сказал Пушкин, – но вначале вы должны доложить мне, как дела с «Горе от ума». Вы его переписали?..

– Аня заканчивает…

– Клякс много насажали?

– Нет, всего лишь две… Да и тех не видно, я их аккуратно слизала.

– Ладно, тогда помогу… Что за книгу ищите?..

– Всем все бросать… Никаких книг… – раздался голос хозяйки. – Все в зал, блины стынут…

Снова раздался шум, смех, топот ног… Здесь уже был настоящий цветник женской молодежи, вместе с ними отец Герасим, по кличке Шкода, и молодой барон Вревский, сосед тригорских обитательниц.

Высокой стопкой дымились блины. Прасковья Александровна была хлебосольной хозяйкой, любила угостить. На всю округу славились ее наливки, травники, квасы, соленья, варенья… Пушкин шутил, что ее наливки и травники могут и мертвого на ноги поставить…

Батюшка перед трапезой сотворил молитву, благословил брашна, и все дружно принялись за угощение.

– Александр Сергеевич, и вы, батюшка, не отведаете ли наливки или травника? Кто чего хочет? – с радушием в голосе обратилась Прасковья Александровна к гостям.

– Если можно, хозяюшка, – смущаясь, поговорил попик, – мне, как всегда.

– Конечно, батюшка!.. Наливайте сами… Не заставляйте себя угощать… Александр Сергеевич, не в службу, а в дружбу, помоги батюшке.

– С превеликим удовольствием, – со смехом ответил Пушкин.

В рюмках заискрился травник, распространяя приятный запах.

– Ну, что ж, – поднялась хозяйка, – с Масленицей, господа и гости мои!

Все выпили… Чем же закусить? Глаза разбегались от изобилия… Может, балычком янтарным, или белорыбицей, розовой семгой, икрой, грибками?.. А рядом дымилась гора рубленых яиц, белела сметана…

– Как вы думаете, отче, может, повторить? – улыбаясь, спросил Пушкин.

– От вас за милость приму, Александр Сергеевич, – застенчиво улыбаясь, ответил попик.

Отец Шкода любил молодого барина и часто захаживал к нему в гости попить чайку, но и опасался его: иной раз такое богохульство произнесет, что хоть святых выноси…

– Еще травничку или рябиновой испробуем, отец? – спросил Пушкин.

– Благодарствую, но для здоровья лучше травничку, он пользительней…

Обеденные приборы мелькали в руках гостей, раздавался смех и шутки. Ключница Акулина Памфиловна следила за порядком. Хоть блины и таяли прямо на глазах, но дотаять не могли: дворовые девки тут же тащили новую порцию.