Юлия Аметова - То, что помню

– Смотри, вон Бернес к машине пошел, едет куда-то!

Я не знала тогда, почему так важен человек по имени Бернес, знала только, что это хозяин большой длинной черной машины, к которой, когда я гуляю во дворе, ни в коем случае нельзя прикасаться (к другим машинам тоже было нельзя, но к этой особенно). Потом уже я узнала, что машина называется "Чайка", что на таких ездят самые важные и известные люди, и что Бернес поет песни по радио – например, "Темную ночь". Еще позже, уже взрослой, я услышала и другие его песни, и поразилась – как можно с таким простым, обыкновенным, не певческим голосом, так выразительно петь! Но вот так уж у него получалось. И я до сих пор немного важничаю – я когда-то была соседкой самого Бернеса!

На первом этаже нашего дома всегда были магазины – и обувной, и хозяйственный, и каких-то "предметов стильного интерьера". А во времена моего детства там был мебельный магазин, и продавали там не стильные, а самые обыкновенные кровати на "панцирной сетке", как тогда это называлась. Эти "панцирные", в мелкую сеточку, как старинные кольчуги, сооружения были сложены у служебного входа в магазин высокими стопками, по четыре-пять штук, и отлично пружинили. Мы забирались на них и прыгали, как на батуте. Потом обычно выбегал из магазина грузчик и кричал, что поймает и все скажет родителям. Всерьез ловить пяти-шестилетнюю малышню он, конечно, не собирался, но мы-то этого не знали, и каждый раз очень пугались. Но прыгать было все равно интересно.

Была у нас еще горка. Горки сейчас в каждом дворе есть, да и тогда бывали в некоторых. Но наша горка была необычная. В нашем доме была котельная, и первое время она работала на угле. Уголь привозили на самосвалах, ввозили по длинному склону (взрослые называли его пандусом) на высоту метров трех от земли и высыпали в специальный ящик. Потом нашу котельную, как и все котельные Москвы, перевели на газ. Ящик для угля снесли, а вот пандус остался. Из него получилась отличная горка – длинная, метров пятнадцать и не слишком крутая, но скорость получалась хорошая. Мама не разрешала мне кататься, сидя на картонке (пластиковых сидений тогда не было), потому что тогда я приходила вся в мокром снегу, но я довольно скоро научилась кататься стоя, как старшие. Некоторые мальчишки еще ухитрялись ездить сидя верхом на хоккейной клюшке, как на лошади – столкнуться с таким всадником было опасно, но мне везло, ни разу не получила клюшкой по голове.

Из этого дома мы уехали, когда я пошла в первый класс. Потом, когда мне было четырнадцать лет, я зашла в свой старый двор, думая, что сейчас вспомню все, что там было, и получу удовольствие. Ничего подобного! Двор был весь перекопан, потому что там клали трубы теплосети, нашей горки-пандуса уже не было, и все было совсем не похоже на то, что оставалось у меня в памяти. Это был чужой двор, совсем другой двор на том же месте. Было обидно, и я решила больше никогда не возвращаться туда.

Уже взрослой я поняла: это была не случайность, освежить старые воспоминания новыми впечатлениями нельзя. Мы помним места, где мы были когда-то счастливы, но сами места здесь ни при чем. На тех местах живут другие люди, туда приходит другое время, и место становится другим. Оно другое, а то место, которое мы помним, – оно только в нас, в нашей памяти. И пусть остается там. Всегда.

Что такое Екатерининский сквер? Спроси сейчас даже у коренного москвича – не вспомнит. А если сквер Советской Армии? Наверное, самые старые вспомнят название, но не сразу вспомнят, где это. Да и я до последнего времени не знала, как он называется. Для меня это всегда был просто Сквер.

Начинается он от Садового кольца, как продолжение Цветного бульвара, и тянется до театра Советской Армии. Ну, теперь, конечно, Российской, но если уж скверу возвратили историческое название – Екатерининский, то и театру, без оглядки на декоммунизацию и десоветизацию, надо быть тем, чем он был исторически, с самого начала.

С самого начала, то есть во времена моего детства, сквер был такой, как теперь. Только у входа, где теперь свободное место, торжественно возвышалось нечто мемориально-триумфальное, большая арка в классическом стиле, напоминающая ту, что на Кутузовском проспекте. Вокруг нее была небольшая площадь, побольше, чем теперь, потому что Садовое кольцо теперь стало намного шире. Первого мая (девятое тогда еще не было выходным) на этой площади было гулянье, торговля мороженым, шариками и кустарными игрушками. Игрушками торговали мастера из кооперативов (тогда тоже были кооперативы, но мало), которые их делали, и были это искалеченные войной люди – без ног, с одной рукой, сидящие на самодельных креслах с колесиками или тележках. Отец всегда покупал мне какие-нибудь игрушки у них: прыгающий шарик на резиночке, обтянутый разноцветной фольгой, или бегающую мышку с катушкой и резинкой внутри – вытянешь сверху ниточку с катушки, и катушка закрутит резинку, а отпустишь, и резинка раскручивается, втягивает нитку и катится, а мышка бежит, как живая. Фотографий арки у меня не осталось, и в интернете я не нашла.

Собственно, арка простояла не так уж долго, года до шестьдесят восьмого, не дольше, потому что тогда Садовое начали расширять и построили поднятую над бульварами часть дороги, которую в то время называли эстакадой, а теперь даже не знаю как. Строили ее года два, а я в то время училась в музыкальной школе напротив, и из окна на втором этаже было видно, как растет и строится эстакада, отливают бетонные опоры, как кладут покрытие и даже чистят поверхность пескоструйкой.

Теперь музыкальной школы на том месте нет, в этом здании какие-то офисы, да и из окна видны только бегущие машины. Но все-таки вот этот дом, на снимке справа.

Площадь перед сквером стала слишком тесной, а поднятая над дорогой эстакада вообще заслонила арку, и ее снесли. но в остальном сквер остался все тем же. Помню, как после выпускного экзамена в музыкальной школе мы с девочками ходили гулять в сквер – ждали результатов. И тогда я, как и все последующие пятьдесят лет удивилась – ну совсем не меняется! Все такая же черная чугунная решетка, все так же ее красят кузбасслаком к Первому мая, и даже деревья, кажется, остались те же, что росли там во времена моего детства.

И скамейки стоят если не на тех же точно местах, что в шестьдесят третьем году, но на очень похожих. Вот весна шестьдесят третьего года.