Роман Ильин - Ильин Роман. Автобиография

Была еще чья – то кровь в лифте и разговоры о том, что кто-то кого-то убил. А я боялся зайти на какой-то абстрактный верхний этаж к кому-то.

И даже был друг, живший в рыжей кирпичной девятиэтажке рядом. Что-то хотел сделать. Не помню.

К бабушке Вале, с материнской стороны, меня возили очень редко. Бабушка попала в аварию – открытобортовой зил, на котором ехала ее бригада то-ли со сбора, то-ли на сбор уро– жая, – на работы, – врезался в другую машину, перевернулся, и если верить ее истории и истории, рассказанной матерью, – в живых осталась обна бабка. Но почти парализованная – что пришлось много лет компенсировать занятиями и лежанием в больницах. Странно. Я склерозник, инвалид, и мне приходится компенсировать неработующее тело занятиями и лежать в больницах. Но это не меняет того, что с головой у бабки все мое детство были проблемы, и мать старалась не показывать ни меня ей, ни ее мне. Но орала она на нее как на врага. И вообще была нервной мама.

С детства у семьи, вернее у деда с бабкой, была дача в Басово. И часто, если память ребенка, сжатая в несколько минут, может быть растянута на 5 лет, мы с матерью, – и только с ней, – отец несколько раз был уже там, – приезжали. На даче велость строительство и на меня времени не было. Сажали на втором этаже, показывали старые журналы «Трамвай», бесконечную подборку томов ленина, старые игрушки. Дед показывал тайные входы за стены, открывавшиеся металлическим штырем. Бабка давала понять, что все тут чужое, и ты тут не особенно свой. «Но по саду походить можешь». Лазил по щербатым яблоням. Разбил молотком палец. Дед считал себя виноватым. Он гордился лестницей на второй этаж, один раз отвел на рыбалку, один раз на пруд. Один раз через железную дорогу. Помахали поезду – он ответил. Прошли коровьи лепешки, вышли к тростнику. Дед сказал, что он ядовитый и сделал дудку. Пошли дальше, там был красивый поток чистой речушки через камни.

Показал как рубить дрова и выявлял горячую надежду и уверенность, что дом достроится и все будет хорошо.

Там тоже были какие-то друзья. Научили кидаться камнями в лягушек. Одну убил. Рассказывали зачем-то, как можно сидеть под водой. Не сомневаюсь, что с дудкой из камыша.

Каждый раз, при подходе на дачу, дед не забывал протереть руки ягодами бузины – что заменяло их мытье с мылом. Еще любил протирать их эстрагоном. Пахло приятно.

Бабка готовила из посаженных ею овощей обед, грела его в печи. Иногда были пирожки с яблоками – наверно, каждый помнит свою бабушку по самым вкусным пирожкам. У меня тоже такие были. После обеда обычно мы с матерью уезжали – или уходиди – до остановки было тридцать минут ходу мимо таких же дач, заборов, водокачек. Иногда проходили через дачу соседки, подруги Анны Кузминичны, – к которой можно было попасть, пройдя через заднюю дверь заросшего участка, мимо туалета. Это была стареющая женщина, грустившая об увядающей красоте своей и всего мира вокруг. Находится с ней было приятно. Помню еще, что она растила цветы, которые питались белым хлебом. Иногда уходили через калитку соседей по участку, имен уже не помню, и живых уже не осталось. О них будет рассказано позже.

Зачем-то помню себя посаженным в бак с навозной водой. Или представлял потом, как посадили. Или приснилось. А перед калиткой на дачу была огромная его куча.

А еще у деда был мотоцикл «Урал». А у отца дорожный с маленьким диаметром колеса велосипед «Десна». Ну и у меня тоже был трехколесный, дорогой, о чем мне не забывали напоминать. А когда он сломался, – что логично при использовании техники, – упрекать, пока не забыли. И то ничего, – сейчас, если напомнить, будет то-же самое.

На мотоцикле дед, будучи еще в силах, несколько раз возил нас вдвоем на дачу. Кто-то в коляске, кто-то сзади. В гараже, находящемся прямо сейчас через дорогу – и, естественно, никакого отношения ни к «семье», ни к мотоциклу уже не имеющем, – тогда солилась капуста, выдаваемая строго определенным числом банок в год, были инструменты, электрический точильный круг. Велосипед «Десна» тоже ждал, когда подрасту. Но когда пишло его время был почти сразу кому-то отдан. Было темно, пахло сыростью и было ощущение, что меня сильно ценят, когда разрешают потрогать мотоцикл, постоять около гаража, или дарят спицу.

Последнее, что тогда дед сделал на даче – посадил кусты черники. Черные ягоды, и больше. Насколько я помню, на дачу он бльше не ездил.

Все разошлись вместе с советским союзом. Отец куда-то уехал, – говорили, – в Беларусь, и до сроку слышно его не было. Бабка с дедом переехали четырьмя остановками глубже в криволучье, а мать и я еще дальше, – в однокомнатную квартиру. Позже, дождавшись, когда умрет ее отец – что тоже пришлось к сроку – и получив наследство, сразу купила двухкомнатнуюквартиру № 113. Зато близко к школе.

О переезде только помню, что, переехав, долго говорил «хочу домой», и произошло некое психологическое разделение на непринимаемое действительное, – непринимаемые, непонятые изменения и действительность недавнюю, в которой осталось сознание. В известность о происходящем, его причинах никто ставить не стал.

Хотя я и принимал участие в выборе будущего места жизни, и хороший вариант в самом центре города, – напротив стадиона «Арсенал», – был не использован. Но как красноречиво вздыхалось матери, смотревшей на новостройки во все том же криволучье, – но ближе к первоначальному дому 130.

Глава вторая для многих началась лихими воровством девя ностых, для меня же унизитительным взрослением в одиночестве, и периодом подстроееных людьми, – знакомыми и нет, – событиями, не законченным до сих пор.

Квартира, в которую переехал остаток семьи, была сорок девятая – что странно, но не странно то, что окном своим выходила на одиннадцатую медсанчасть, к которой мать попыталась привязать меня на всю жизнь.

Но, если говорить о больницах, я, – пятилетний ребе– нок, – был таскаем в другую – деткую, где отсидел с огромным удовольствием и любовью не один час и очередь. В основном, по обычным для детей заболеваниям. Когда Туле стало ясно, что необычное заболевание было уже тогда, лечащий врач в 2013 году «умер». Как предпочло «умереть» много людей, посчитавших свою жизнь ценнее загубленной моей.

Об этом позже и все время.

Переезд начался с впускания внутрь квартиры вновь полученного маленького кота модели «норвежский лесной» с именем «малыш». Квартира была пустая, и «Малыш» решил обозначить всю территорию, как свою, и продолжал обозначать ее до момента своей – для меня – пропажи. Малыш вырос в злого кота, который драл задними ногами в кровь мне руки (шрамы остались до сих пор), которого запирали в ванной, когда уходили из дома, который насиловал мои колготки и один раз умудился сбежать с четвертого этажа квартиры. Прыжком об землю. В результате получил сломанную ногу и рентген в Симашко. Кости срослись, малыш пришел в форму, и продолжил выживать и охотится на меня и, наверно, и на мать. Поэтому, однажды, она сказала, что его больше нет – отвезен куда-то в частный дом. Уверен, что его просто усыпили.