Адальберт Старчевский - Николай Михайлович Карамзин

Наплыв образованных иностранцев, вступавших в русскую службу, и распространение наших связей с Европой, имели следствием введение у нас французского языка, который вскоре сделался языком высшего общества, как французский покрой платья и светская утонченность маркизов сделались необходимым условием каждого благовоспитанного русского дворянина. Потому, чтобы иметь доступ к высшему кругу, нужно было прежде всего научиться по-французски.

В таком положении находилось дело литературы до императрицы Екатерины II.

Явившиеся в это время некоторые таланты не могли действовать самостоятельно, не имея твердой опоры. В какие формы они могли облачить истины науки и мораль, чтобы действовать на общество? Высший круг не нуждался в них; он имел все иностранное и пользовался им. Первые наши таланты были приведены к некоторым литературным предприятиям, рабским подражаниям французскому, совершенно инстинктивно, а не вследствие глубокого сознания необходимости.

Высший круг читал французские книги, средний нуждался в переводе того, что читал высший, но выбор наших переводчиков был большею частью не совсем удачен. Теперь спрашиваем, могли ли действовать на наш средний класс такие случайные и произвольные явления?

Императрица Екатерина II первая заметила, что в России нет ни общества, ни литературы в собственном смысле. Екатерина видела, что окружающие ее образуют круг, находящийся под влиянием французской литературы, что между высшим кругом и средним классом стояла непроницаемая стена, не допускавшая никакого обмена идей; высшее общество говорило французским языком, средний класс говорил языком народным, русским. Екатерине предстояло образовать русское общество и положить начало литературе. Чтобы достигнуть этой цели, она обратилась к народности, стала заботиться о распространении всеобщего просвещения и поощрять дарования. Но все эти меры не вдруг могли произвести желаемый успех.

В беспредельной России просвещение не могло распространиться в несколько лет, тем более, что должно было водворяться исключительно в виде одной науки. Высший круг тоже медленно действовал на средний; наша народность пришла в столкновение с французскими понятиями, которые, превозмогая первую на половину, селились в русском обществе без представления на то своего права, и общество наше стало приближаться к европейскому, то есть подражать ему по мере возможности; так что все хорошее народное уступило место влиянию иностранному.

Поощрение талантов повело к исключительному внесению в наше общество легкой французской литературы без всякого применения ее к русскому быту Между тем ни один из тогдашних наших литераторов не сознавал необходимости действовать самостоятельно. При таком брожении русского общества явился Карамзин. Главное и самое важное значение Карамзина в русской литературе состоит в том, что он первый стал действовать вследствие убеждения, действовать сознательно.

Запасшись предварительно необходимыми средствами для того, чтобы изучить европейское общество и иметь возможность познакомиться с его литературою, он отправился заграницу. Возвратившись, он видел в каком отношении находилось наше общество по отношению к иностранному. Сделать вывод ему было нетрудно. Он нашел, что главное – необходимо иметь орган, посредством которого можно бы было проводить в общество истины науки. Этот орган – общепонятный язык, которого до него не было, чего никто не замечал, и не чувствовал его потребности. Карамзин первый понял эту потребность. После языка дело дошло до того, каким образом должно действовать на общество, так чтобы его постоянно и разнообразно подвигать вперед, дошло до главного органа литературы – до журнала, из которого общество должно вечно черпать. Имея два важные и мощные средства действовать на общество, Карамзин начал так: он хотел, чтобы русское общество испытало то же, что он испытал на себе, то есть, чтобы оно образовалось тем же путем, как образовался он сам. Поэтому, прежде всего, он начал знакомить своих соотечественников с Европою: с ее литературами и обществом; и в то же время помышлял уже о самостоятельности отечественной литературы, пытался написать оригинальную русскую повесть, черпая для нее материалы и характеры из русского быта и, более или менее, достигнул своей цели – освобождения русского слова от рабского подражания иностранным писателям. «Московский журнал», «Марфа-Посадница», «Похвальное слово Императрице Екатерине II», «Вестник Европы» доказывают, что Карамзин постоянно думал о народности. Но самым лучшим подтверждением того служит его «История государства Российского». Взяв во внимание все это, никто не станет оспаривать, что Карамзин должен считаться первым русским литератором в настоящем смысле слова. Карамзин имел неслыханное влияние на русское общество, и что предположил себе, то исполнил с необыкновенным успехом. Он один сделал для России то, чего в других местах не могли бы сделать целые ученые и литературные общества, и это главная причина необыкновенной его народности.

До Карамзина высший круг нашего общества не хотел ничего знать о зародыше русской литературы. Карамзин первый показал, что наш высший круг может читать и русские книги, которые не совсем чужды интереса, утвердил это мнение и умел поддержать его.

В семидесятых годах прошедшего столетия писал Богданович, Хемницер; Фонвизин заставлял лица своих комедий говорить по-русски; но это было только началом, довольно слабым. В то время, когда все стали чувствовать неправильность и грубость господствовавшего языка, многие из наших писателей старались преобразовать его, и удалить равным образом от языка простонародного и книжного. Желая дать другую физиономию нашей речи, Карамзин предпочел французское словосочинение немецкому, по образцу которого прежде строили русскую речь. Главнейшими сподвижниками Карамзина на этом поприще были Муравьев и Подшивалов.

В то самое время, когда Карамзин занимался преобразованием русской прозы, Дмитриев стал писать русские стихи в эпическом роде. Правильность и отделка слога в его стихотворениях обратили на себя общее внимание.

Блистательный успех Карамзина породил множество подражателей, которые вредили ему более, нежели самые враги. Они следовали только его слабым сторонам и преувеличивали некоторые его недостатки. Русский язык наполнился странными выражениями и чуждыми оборотами. Подражатели хотели таким образом приблизиться к простому, естественному и приятному изложению Карамзина.

В это время появилась книга Шишкова: «О старом и новом слоге российского языка», в которой он сильно нападал на вредные нововведения и обнаружил смешную их сторону. Однако ж Шишков, при многих справедливых замечаниях, слишком увлекался ревностью к своему предмету, и в свою очередь сделался странным. Тогда у нас явились две литературные партии: московская, державшая сторону Карамзина, и петербургская, следовавшая Шишкову, который защищал старину и составлял новые слова взамен иностранных, получивших уже в русском языке право гражданства.