Александр Щербаков - Шелопут и прочее

Делать нечего, собрал командировочный чемодан-чик – и в аэропорт. Ни «мама Шура», ни Серега Иларионов, зав. собкоровской сетью, ничего прояснить не могли.

Панкин же, Борис Дмитриевич, был немногословен:

– Редколлегия решила создать новый отдел – фельетонов и культуры быта. Предлагаю тебе его возглавить. Надеюсь, не будем играть в «Я подумаю до завтра». Иди к Зайцеву (заведующий редакцией), бери у него ключ от своего кабинета и начинай прямо сейчас.

И я начал. Невзирая на казавшуюся двусмыслен-ность самого названия новой редакционной команды. До сего времени такого не бывало. Вот же привычный ряд: отдел комсомольской жизни, отдел рабочей молодежи, отдел сельской, учащейся молодежи и т. п. И вдруг – отдел фельетонов и культуры быта…

Относительно фельетонов. В то время читательским успехом пользовался этот жанр газетной иронической публицистики. «Известия», «Литературная газета», «Труд» вовсю использовали его, были даже рубрики «Субботний фельетон», «Воскресный фельетон» и т. д. А в «Комсомолке» ничего такого не было. И, конечно, мои опусы в этом роде привлекли внимание (я в 1960 году, оканчивая университет, защитил дипломную работу, которая так и называлась: «Фельетон»). А вот культура быта… Я понял логику руководства, когда вник в интересы «боевых штыков» нового отдела, жизненные и творческие. Это были талантливые личности, однако же никак не прилегавшие к тематике ни рабочей молодежи, ни военно-патриотического воспитания, ни пропаганды, ни физкультуры и спорта – и так далее по списку редакционных подразделений. Это была не их ущербность, а – списка. Два в одном – соединение газетного жанра с неким атрибутом людского бытия – было не слишком удачной, но все же благой попыткой компромисса живой практики с устоявшимся ранжиром.

Узнав своих «сотоварищей по цеху» чуть ближе, я обнаружил: микросреда оказалась непростой.

Володя Орлов. Я не знал толком, что это за журналист, но он уже состоялся как писатель – с книгой «Соленый арбуз». Для нас, молодых, живших в литературноцентрической стране, коей был СССР, такой факт значил очень многое. Скажу честно, его книга не произвела на меня большого впечатления. Сейчас, вспоминая ее, я нахожу в ней больше достоинств, чем тогда. И не потому, что за ней авторство еще и «Альтиста Данилова». Просто со временем она перестала отсвечиваться в популярных тогда сочинениях Василия Аксенова («Коллеги», «Звездный билет», «Апельсины из Марокко», «Затоваренная бочкотара»), Анатолия Гладилина («Хроника времен Виктора Подгурского», «Бригантина поднимает паруса»), Анатолия Кузнецова («Продолжение легенды», «Артист миманса», «Бабий Яр», «Огонь»)… А еще и «старики» тогда время от времени удивляли. Помню, к примеру, внезапный укол от рассказа Владимира Дудинцева «Новогодняя сказка»…

Но в любом случае нельзя было не признать точное и, я бы сказал, красивое обращение Орлова со словами.

На работу Володя приходил между двенадцатью и часом. Хмуро и устало здоровался. Полагаю, именно тогда писался «Альтист», и именно в нем на 99 процентов выкладывался мой сотрудник. Сделав два-три телефонных звонка, Володя с товарищами из других отделов отправлялся пить кофе: надо было обсудить вчерашний футбол и прочие спортивные события. Нередко в дни его дежурства по отделу Аллочке, референту (впрочем, тогда называвшимся секретарем), приходилось выискивать его по длинному коридору этажа. А порой – и по недрам «Савелия» – расположенного поблизости Савеловского вокзала, где наш именитый писатель вместе с дружком из спортивного отдела Мишей Блатиным любил побаловать себя кружкой пива. Под конец рабочего дня Володя, недовольно сопя, почти всегда честно корпел над ответами на письма читателей.

Однако я знал, рано или поздно он положит на мой стол материал, неизвестно когда сработанный, который вовсе не пробудит у меня восторга, но… очень может быть, вызовет уйму откликов. Такие факты меня удивляли и… учили. Вспоминаю, скажем, одну такую корреспонденцию – «Бульдозеры в Коломенском». Уже не помню – авторскую или самого Орлова. О варварских действиях властей в подмосковном музее-заповеднике. Бог ты мой! Сколько различных начальственных головотяпств проходили перед моими глазами за годы газетной работы. Но тут оказалось, что не очень ладно, на мой вкус, стилистически и композиционно скроенный материал взволновал очень большое количество людей, может быть, и не слышавших ни про какое Коломенское. Володя же, уверен, готовя публикацию, предчувствовал такую реакцию.

Между прочим, хотя я и был бы не против более активного участия моего соотдельца в газете, но и складывавшееся статус-кво меня устраивало. «Безделье» такого рода всегда плодотворнее кипучей серости.

Орлов очень хорошо знал и любил Москву, и я пользовался этой его слабостью, направляя практически весь поток столичных тем на него.

К культуре быта были приписаны и две славные журналистки Лида Графова и Капа Кожевникова. У них не было писательского ореола. Но когда я где-то в середине университетского курса начинал карьеру в провинциальной многотиражке «Резинщик», они уже были на «Шестом этаже», к тому же давно освоились как москвички. Но не только. Столичное реноме этих красивых женщин хорошо подпирало их семейное преуспеяние. Муж Капитолины Иосиф Герасимов – уважаемый писатель, за чьей спиной более десятка вышедших к тому времени книг. А муж Лиды – известный всей стране фельетонист «Известий». И, кстати, весьма уважаемый мною – отчасти как бы тоже спецом по жанру. Ну, Борис Дмитриевич Панкин, замечательную компанию вы мне удружили!

Чем не закваска для неприятия, недружелюбия? У кого на памяти не найдется достаточно случаев дурной розни при гораздо меньших «основаниях»… Где-то уже через полгода пришлось устраиваться на работу в Москве и моей Галине. Для нее этот процесс оказался мучительным. Безусловно, он в какой-то мере отразился в ее романах о журналистской жизни. Вот картинки из одного такого. Действующие лица: Ася, пришедшая в большую столичную редакцию из провинции, и Каля с Олей, старожилы этой газеты.

«…С Зои мысль перекинулась на девочек из отдела – Калю и Олю. Длинноногие, красивые девчонки – сразу после университета. Каля считалась дарованием. Печаталась с восьмого класса. Лихая интервьюерщица. О ней говорили, что она слегка ранена фрейдизмом, но что с возрастом это пройдет и тогда она подымется до уровня Священной Коровы («звезда» столичной очеркистики . – А. Щ.), а может, в манере письма и превзойдет ее. …Оля была без дарования. Отец у нее – известный писатель, и этого ей пока в жизни хватает. Она была дока по части тряпок, париков, перспективных моделей, по части писательских и киношных скандалов, и это было в ней главное. Сегодня она уже знала то, что будет только послезавтра. В сущности, это ведь тоже годится для газеты не меньше, чем умение складно написать.