Александр Щербаков - Шелопут и фортуна

Святая профессиональная истина! Как коллега Юлии по редакторскому цеху я не мог оспорить ее правоту. Но мне-то субъективно хочется, повторю, познать именно, как это было на самом деле. Без наблюдений над собой, без размышлений о своей биографии и т.п. картинка, в моем представлении, получается не точной, приблизительной. Более того, моя собственная «жадность к мельчайшим подробностям» (не в них ли и заключается суть смысла ?) в той книге далеко не удовлетворена. В первую очередь потому, что я сам как автор держал в узде эту жадность. Понимал: она будет помехой и при издании, и при чтении. А мне хотелось быть изданным и читаемым. Тщеславие тут не причем, оно у меня бесконечно стремится к нулю. Для меня важнее, чем даже самопознание, тогда было стремление рассказать о моей Гале. И, конечно, я пошел навстречу справедливым требованиям редакции, сделал сокращения.

Но «жадность» к мелочам, в которых, мне кажется, таится смысл , осталась при мне. У меня появилась потребность написать хотя бы одну из «нескольких книг», про которые упомянула Качалкина. И, может быть, даже возникнет въяве несбыточое, иллюзорное, про что в «Шелопуте и Королеве» я сказал: «При работе над этой вот книгой… знаю: сяду снова за нее завтра – будет одно продолжение, а послезавтра – скорее всего, совсем иное. Какое-то другое слово из последних двух-трех фраз зацепит не ту, что накануне, клетку памяти. И мне уже жаль чего-то ненаписанного послезавтра , потому что оно никогда не будет написано. Нельзя дважды прожить один и тот же день».

А вдруг все-таки можно?.. И потянув за кончик уголка воображаемой странички, призрачно мелькнувшей на мониторном экране, может, удастся вытащить из небытия ненаписавшееся когда-то послезавтрашнее ?

Но в этот раз я не буду столь серьезно озабочен соображениями издаваемости или удобства чтения. А также боязнью не успеть: в моем возрасте нормальному человеку следует всегда иметь в виду такую альтернативу. Я в этом отношении не слишком предусмотрителен (и напрасно), однако в деле с «Шелопутом и Королевой» порой впадал в уныние от одного предположения о безвременном исходе «проекта».

В связанные с ним душевные противоречия вдруг, как чернобыльская авария, влилась горечь неожиданной потери. Умер Володя Чернов, давний, еще с «Комсомольской правды» товарищ, на редкость теплый человек, очень талантливый литератор и редактор. В пятницу был на работе, энергичный, веселый. А утром в субботу его не стало.

Он имел непосредственное отношение к «Шелопуту и Королеве». Вот что он написал, прочтя его первые страницы. «Саша! Идея разговора с ушедшим человеком – потрясающая… Не мог ли бы ты несколько более обширно погрузить нас в твои разговоры с человеком, который ушел, но сейчас рассказывает тебе то, о чем ты не знал и открывается тебе все больше и больше. Заполняя этим, кстати, образовавшуюся в твоей жизни пустоту. Что-то – с налетом даже мистики. Что-то ты вдруг услышал, как она сказала… а нет, это тебе почудилось… Какой-то спор, диалог вы вели в твоем сне. Письма, написанные ее рукой – вокруг них сразу возникает аура бывшей тогда жизни, тех обстоятельств. Ты наверняка вспоминаешь сейчас все детали и вашей любви, знакомства, узнать бы, какой ты ее тогда, в начале, видел, какой она была, о чем и как вы говорили. Смести времена, пусть она сегодня вдруг скажет тебе то, что говорила когда-то. Мне бы, как читателю, очень бы хотелось почувствовать то, что заполняет твою пустоту, окунуться в это тобой овладевающее состояние. Твоя несколько возвышенная манера рассказа – очень для этого подходит, она становится ироничной, а твоей печали нужна ирония, прежде всего по отношению к себе и к тому, что сейчас с тобой происходит. То есть… рассказ о жизни ставшего одиноким человека. Причем человека, которого слегка покалечила и собственная его болезнь, затрудняющая жизнь. Мне нужен рассказ о том спасении, которое к этому одиночке пришло и помогает ему жить. Если я невнятен, прости. Я-то хочу услышать ваши нынешние диалоги.

…Попробую еще понятней: сохраняя некую жж-шность, интернетовость рассказа (для своих), внести в него некие сюжетные элементы. Ну… не знаю. Не знаю, в каком ты сейчас состоянии и захочешь ли… Твой В. Чернов».

«Володя, спасибо, – отвечал я ему. – Твои пожелания интересны и полезны, и ты как редактор по-прежнему максималист. Но что-то из того, что тебе хочется, конечно, будет. Это же «Отрывок» – отрывок из того, что не написано, а потихоньку бродит в голове. Весь вопрос во времени: в большом смысле – сколько мне его отпущено, и в простом – «времени не хватает!» Прежде всего, я занят Галиными текстами. Подготовил новую ее книгу, где свел ее рассказы с ее же публицистикой. Мне это интересно, посмотрим, как отнесутся читатели. Кстати, последняя книга «И вся остальная жизнь», по моему мнению, шикарный материал для какого-то умного журналиста, там есть простор для размышлений буквально обо всем. Как говорят на блошином рынке, сам бы носил, да деньги (в данном случае время) нужны.

Володя, всегда ценил и ценю твой вкус и нетривиальное отношение к делу. Буду рад, если удастся последовать твоим советам».

С уходом Чернова увеличивалась образовывавшаяся в жизни пустота. Практически мой ровесник, в отличие от меня – без операций на сердце и без инсульта… Невозможно было не задумываться, суждено ли довершить рукопись до точки.

Если кому-то кажется, что это авторское кокетство, загляните в книгу или интернетовскую публикацию и убедитесь: при всей нахальной вольности чередования тем, каждая глава и почти каждая подглавка заканчиваются так, как могла бы завершиться вся рукопись. Это было мое единственное композиционное ухищрение. Если что – вот вам готовый мемуар. Пусть хотя бы маленький, десятистраничный, состоящий из первой подглавки, начинавшейся со стихотворной строчки «Собирались наскоро» и завершавшейся риторическим вопросом: «Те тревоги и смятения не напрасны?»

Впрочем, чуть не забыл: тот зачин я позднее переместил на второе место, а следовавшую за ним главку, напротив, сделал начальной. Эту рокировку подсказал мой давний знакомый, писатель Саша Терехов. Однажды я под влиянием какого-то смутного настроения взял и послал ему то, что уже написалось.

…Впрочем, с удовольствием расскажу, как возобновились наши старые дружеские отношения.

В 2012 году не помню уж по какому поводу в нашем отечестве в очередной раз возникла лихорадка футбольно-патриотического ажиотажа. Как все подобные кампании, если не сказать истерии, она выглядела чрезвычайно забавно и невольно порождала вопрос: почему именно страна, в которой никогда не было одновременно хотя бы десятка игроков мирового уровня (в отличие от иных дисциплин) регулярно сходит с ума от предвкушения несбыточного национального подвига – совершаемого не разгульной душой, не быстрым разумом и даже не золотыми руками наших умельцев, а исключительно дефицитными природно одаренными ногами именно на футбольном поле?