Михаил Родзянко - Дума против Николая II. За что нас хотели повесить

Внешне председатель Думы продолжал пользоваться огромной популярностью: его приветствовали тысячами телеграмм, на его имя шли пожертвования на революцию, появились даже ходоки из деревень, чтобы посмотреть на «нового царя Родзянко». Однако власть с первых же дней революции стала ускользать от Родзянко. Получив 28 февраля разрешение от царя сформировать новое правительство, он не смог управлять этим процессом, так как списком министров занялся Милюков. Собравшись 1 марта выехать на встречу с Николаем II в Псков, председатель Думы не был выпущен из мятежного Петрограда по требованию Исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов. И хотя Родзянко продолжал убеждать генералов Рузского и Алексеева, что «до сих пор верят только ему и исполняют только его приказания», на деле все было совсем не так. А вскоре и сам Родзянко вынужден будет признать: «Я сам вишу на волоске, власть ускользает у меня из рук». (Показателен эпизод, случившийся 27 февраля 1917 года, когда один из солдат воскликнул во время выступления думского председателя: «Изничтожить надо этого Родзянко!»).

Узнав, что акт об отречении составлен царем в пользу брата, а не сына, Родзянко ранним утром 3 марта по прямому проводу убеждал Рузского, что «чрезвычайно важно, чтобы манифест об отречении и передаче власти вел. кн. Михаилу Александровичу не был опубликован до тех пор, пока я не сообщу вам об этом… весьма возможна гражданская война. С регентством великого князя и воцарением наследника цесаревича помирились бы, может быть, но воцарение его как императора абсолютно неприемлемо. (…) Провозглашение императором вел. кн. Михаила Александровича подольет масла в огонь, и начнется беспощадное истребление всего, что можно истребить. Мы потеряем и упустим из рук всякую власть, и усмирить народное волнение будет некому». В тот же день Родзянко принял участие в переговорах с великим князем Михаилом, настаивая на его отказе от престола.

Позже, оправдывая свое поведение в дни революции, Родзянко писал: «Конечно, можно было бы Гос. Думе отказаться от возглавления революции, но нельзя забывать создавшегося полного отсутствия власти и того, что при самоустранении Думы сразу наступила бы полная анархия, и отечество погибло бы немедленно… Думу надо было беречь, хотя бы как фетиш власти, который все же сыграл бы свою роль в трудную минуту».

После Февральской революции Родзянко продолжал руководить частными заседаниями Государственной думы, но до властных высот творцы Февраля его не допустили. Сыграв свою роль, «толстый Родзянко» стал тяготить своих бывших единомышленников. Если в августе 1915 года его имя фигурировало в одном из списков, составленных представителями оппозиции в качестве премьер-министра, то уже в 1916-м было принято решение выдвигать на этот пост князя Г. Е. Львова. Как отмечал левый кадет Н. В. Некрасов, «единодушно сходились все на том, чтобы устранить Родзянко от всякой активной роли».

Для Родзянко не предусматривалось никакого министерского поста. Комментируя в воспоминаниях это решение, Милюков писал: «Достаточно прочесть воспоминания Родзянки, чтобы понять, до какой степени этот человек не подходил для той роли, которую должна была сыграть Государственная дума в предстоявшем перевороте. Но он продолжал мнить себя вождем и спасителем России и в этой, переходной, “стадии”. Его надо было сдвинуть с этого места, и я получил соответственное поручение, согласовавшееся с моими собственными намерениями. Заменить в планах блока председателя Думы председателем земской организации было нелегко. Но я эту миссию исполнил. Конечно, она была облегчена всероссийской репутацией князя Львова: он был в то время незаменим. Не могу сказать, чтобы сам Родзянко покорился этому решению. Он продолжал тайную борьбу… (…) Политическая роль, которую Дума играла, так сказать, по молчаливому передоверию, должна была перейти к русской общественности, если эта общественность могла послужить упором против наступления следующих “стадий”. В этом смысле смена Родзянки князем Львовым была первым революционным шагом и неизбежной прививкой против дальнейшего обострения болезни. В мировоззрение Родзянки это не вмещалось, и я нисколько не жалел, что на мою долю выпало произвести эту хирургическую операцию. Оговорюсь, впрочем: много времени спустя на меня находили минуты сомнения, правильно ли было заменить старого конногвардейца толстовцем. И все-таки я находил, что другого исхода не было».

Как справедливо отмечает И. Л. Архипов, «события Февральского переворота свидетельствовали, что Родзянко мог быть статусным политиком, занимая высокое, ответственное и престижное положение практически только в ситуации “думской монархии” с ее относительной политической стабильностью. Неуправляемый революционный взрыв тотчас сделал Михаила Владимировича чрезмерно правым. Он не смог вписаться в узкий круг политиков, которые принимали ключевые решения в дни крушения старого порядка, касающиеся конфигурации будущей системы власти и, прежде всего, состава Временного правительства».

Обиженный Временным правительством Родзянко вскоре превратился в его критика: он обвинял революционную власть в развале армии, экономики и государства, естественно, видя главной причиной слабости новой власти ее отказ сотрудничать с Государственной думой (т. е. с ним, Родзянко). Сочувствуя «корниловскому мятежу», Родзянко, тем не менее, отказался от какого-либо содействия ему, хотя и был готов привлечь Думу к организации новой власти в случае успеха.

Не приняв Октябрьской революции, окончательно похоронившей амбициозные надежды бывшего председателя бывшей Государственной думы, Родзянко перебрался на белый Дон, где пытался играть политическую роль, хотя и без особого успеха. В 1920 г. Михаил Владимирович эмигрировал в Сербию, где на протяжении четырех лет влачил жалкое существование. Тяжелое материальное положение некогда очень богатого помещика усугублялось моральными страданиями: поправевшая эмиграция винила его в революции, в отречении и в развале России. Его кончина, наступившая 24 января 1924 года, оказалась почти незамеченной. Прах Родзянко был погребен на Новом кладбище в Белграде.

Приступая к изложению событий, предшествовавших революции, и обстоятельств, при которых или, вернее, в силу которых появился при дворе императора Николая II Григорий Распутин и получил столь пагубное влияние на ход государственных дел, я отнюдь не имею в виду стремление набросить тень на личность мученически погибшего русского царя. Жизнь его, несомненно, была полна лучших пожеланий блага и счастья своему народу. Однако он не только ничего не достиг, благодаря своему безволию, мягкости и легкому подчинению вредным и темным влияниям, а, напротив, привел страну к смуте, а сам со своей семьей погиб мученической смертью.