Галина Коробкина - Живая память. Непридуманные истории, документальные свидетельства, рассказы очевидцев о Великой Отечественной

Отец маму кроме как «Катенька» никак больше не называл. А нас как дрессировал! Если видит, что мама надрывается, а мы рядом бездельничаем – и попадало же нам от него! Ведь у мамы семья 9 человек: всех накорми, обстирай. Да ещё хозяйство было, огороды. Отец, бывало, возьмёт с собой на огород и подгоняет: «давай, пошёл, пошёл, давай работай, давай не отставай». Да и нравы были строгие. Когда старшему брату отмечали восемнадцать лет, я у мамы просила разрешения посмотреть, как будут танцевать. Целый день хвостиком ходила. Мама сказала: «Если отец разрешит, то посмотришь». Детей в застолье никогда не брали. Отец и мама были гостеприимными хозяевами, народу ходило много, но никогда за взрослым столом не присутствовали дети. Вольничать нам не разрешали.

У каждого из нас, считал отец, должен быть музыкальный инструмент, обязательно должны быть лыжи и коньки. Один мой брат играл на балалайке, другой – на мандолине; у третьего была гитара. А когда мы были совсем маленькие, отец для нас, детей, во дворе построил дом. В округе ребят было много, а заборов не было, и все ходили в гости друг к другу. Поскольку семья у нас была большая, мама не могла всех детей в доме принимать. Вот отец и выстроил для ребятишек домик во дворе. Вся деревня к нам играть бегала. Потом и спектакли ставили сами. Соберётся человек тридцать: 5–10 сценки показывают, остальные – зрители. У нас умер воробей, мы сделали ему гробик и устроили шествие, 20 человек шли хоронить воробья. До войны играли дети в лапту, на санках катались. Зимой лёд на реке расчищали, ставили столб, к столбу приделывали жердь, а к концу жерди привязывали санки – получалась карусель. Кто-то в санки садился, кто-то жердь толкал, так по очереди и катались. А с горки на санках! Куча-мала! В доме на горе, где сейчас живут престарелые, раньше учителя жили. Один учитель всё время на этой горе с нами катался – на фанерине большой или санях. У нас было детство! Игры были круглый год: весной играли в одну игру, зимой – в другую. На лыжах, на санках катались. Купались. Я дважды Неву переплывала! С пяти лет меня брат посадил в лодку за вёсла. Настоящее детство! Конечно, всякое бывало – и ссорились, и мирились. Но мальчишки с девочками дружили. Дружили, играли и не думали ни о каких шалостях. Был у нас Ершов Колька, такой хулиган, забияка – сил никаких не было, дрался со всеми! Даже мальчишки его боялись. А во время Великой Отечественной войны он стал Героем Советского Союза.

В самом начале войны всех немецких колонистов, что на правом берегу Невы жили, по приказу Сталина в 24 часа выселили в Сибирь. Что значит «выселить в Сибирь», я хорошо знаю. В 1937-м наших родственников сослали в Сибирь, на Лену-реку. Всю семью, вместе с детьми. Привезли их на место поселения, а там – кругом лес. Так в лесу их и оставили. Что успели из дома захватить, то с собой и было. Соорудили они плот и на плоту стали спускаться по Лене, а река эта очень быстрая. Тётка моя, когда домой вернулась, рассказывала, что берега были страшные, крутые, да ещё в лесу зверья полно. Конечно, никакого оружия у них с собой не было, поэтому они боялись выйти на берег, чтобы сварить себе еду (пойманную рыбу). Так и плыли, пока не нашли какое-то подходящее место, чтобы пристать с этим плотом и поесть. Слава Богу, как-то выжили они в Сибири, а потом вернулись в своё село Ивановское и там доживали век.

Ижорских мужиков тоже многих сослали в Сибирь. Раскулачивали. Отец мой уцелел, потому что сам отдал всё в колхоз: и лошадей, и коров – за месяц до раскулачивания, как чувствовал. Одно время мама работала в садике, да потом уволилась. Когда маме работать? У неё семья девять человек: старенькая бабушка, тётка моя – родная сестра отца, отец, нас, детей, пятеро. И пожар пережили, и стройку, и раскулачивание – время тяжёлое. А тут ещё – война.

22 июня 1941-го день такой был красивый, солнечный! Мы не сразу поверили, что пришла беда. Говорили: «Да какой ещё сюда может прийти немец. Финны рядом были – и к нам не пришли, а немец тем более не придёт». Кстати, и не звали мы их финнами – звали «чухнами».

1 сентября мы ещё пошли в школу, но она очень скоро закрылась. Первое время стали коммерческое масло продавать (оно было дороже обычного), и нас троих – Татьяну Торопову (моя одноклассница и однофамилица), меня и Тосю Петрову – родители послали в Ленинград за коммерческим маслом. Мы поехали, купили его, а в «Колизее» шла картина «Истребитель». Масло-то мы купили, ну а как же в кино не сходить? Вышли из кино, пошли на пристань «Смольный». А нам говорят: «Всё, уже пароходы не ходят – во Мге немцы». Пошли на Московский вокзал – поезда не ходят: «Во Мге немцы». А уже вечер, поздно. Мы сели на трамвай (трамваи № 7, № 27 ходили до Рыбацкого). Кольцо было у Рыбацкого моста (через Славянку, в войну там был КПП). Татьяна Торопова говорит, что у больницы, на улице Цимбалина, в бараках её тётка живет. Доехали мы до Цимбалина и пошли искать. Бараков много, а в каком из них Танина тётка живёт, племянница не знает. Случайно нашли, остались там ночевать. И тут начались первые обстрелы. Это было так страшно! Мы всю ночь не спали. А как рассвело, пошли пешком домой. Мамы наши с ума чуть не сошли – ну как же: ребятишки пошли за маслом и не вернулись. Вот так началась для меня война. Уже был октябрь. В первых числах октября немец пришёл в село Ивановское, к реке Тосне. Раньше там была большая церковь. Первый парашютный десант был сброшен в посёлке Понтонном. Но там стоял батальон, он не дал приземлиться этим немцам. Война началась очень страшно.

8 сентября была последняя разводка мостов. Больше мостов не разводили, и в Неве, прямо напротив нас встали два военных корабля. Немец держал ориентир по этим кораблям, он здесь нас всё время обстреливал. Прямо под нашим окном разорвался снаряд, и всё было в осколках. Тётка, отцова сестра, была верующая, во время обстрела она держала в руках крест, и осколки пролетели между ней и крестом, упали на трюмо, а она осталась жива. До сих пор в стене есть место, пробитое осколками, мы не закрываем его, бережём, как реликвию. Рядом с нашим домом стоял двухэтажный дом, и, когда бомбили, бомба упала в туалет, но не разорвалась. Однажды немец бомбил почту. Мы сидели в подвале почты, а снаряд попал в соседний дом. На почте стены толстенные, и мы остались целы.

Со мной во время войны и не такие чудеса творились! Ещё когда поезд ходил до Ижоры, отец работал не то в Рыбацком, не то в Обухове – ездил на этом поезде. Только раз в неделю он приезжал домой. Мама отоваривала карточки и готовила отцу баночки, пакетики, чтобы он мог с собой взять и там готовить. Он приехал, а солнечный-солнечный день был! Взял он эти пакетики и пошёл на поезд. Но кое-что забыл, и мама отправила меня на станцию: «Беги скорей, отдай отцу». Я догнала отца, передала ему всё, и он уехал. А немец в это время начал обстрел. Я побежала. На мне платьице было с юбкой клёш, много клиньев. Я бежала, юбка на мне развевалась, и мне осколками оборвало платье. Юбка превратилась в лохмотья, а я осталась жива! Вот какая доля секунды меня спасла?!