Ольга Шашкова - Галлиполийский крест Русской Армии

Отступать нельзя было, ибо Крым стал последним плацдармом борьбы за Россию. Истекая кровью, без подкреплений, Армия дралась, выполняя свой национальный долг. Однако неравенство сил становилось все ярче.

В стужу морозных октябрьских дней, в обстановке непрерывных лишений, в подавляюще неравных боях в Северной Таврии единоборство превращалось в жертвоприношение.

Но Армия не теряла своей боеспособности, которая, как и раньше, была очень высока [9] Несмотря на целый ряд недостатков в комплектовании, обмундировании и снабжении Армии, летом 1920 г. она располагала, по оценке английской газеты «Таймс», почти 80 тысячами штыков, вполне сносно обмундированных и подготовленных, некоторым количеством полученных из Англии танков, а также военными запасами, достаточными для ведения боевых действий почти в течение года. Однако правительство советской России, спешно заключив 12 октября 1920 г. перемирие с Польшей, смогло сконцентрировать свои силы. Молниеносным маневром красные армии оттеснили Белые войска в Крым, причем при отступлении они потеряли огромную часть своего вооружения и запасов, а оставшихся верными «Белому знамени» генерал Шатилов насчитывал не более 25 тысяч человек К осени 1920 г. Красная армия, по сведениям руководителя французской военной миссии на юге России генерала А. Бруссо, располагала силами впятеро большими, чем Армия Врангеля, хотя и недостаточно вооруженными. Предвидя возможность отступления, П.Н. Врангель начал действенную подготовку к возможной эвакуации из Крыма еще весной-летом 1920 г При этом основным промежуточным пунктом для временного базирования Армии он считал Дунай. : окруженная со всех сторон в десятки раз превосходившими численно силами врага, главным образом, его конными полками, прорвавшимися уже на пути ее отступления, целиком пробилась к Перекопу и Сивашу, нанося врагу громадные потери.

Позиции Перекопа и подход частей генерала Фостикова, не успевших оправиться после эвакуации с Кубани, были слишком слабыми силами, чтобы изменить боевое счастье и позволить в создавшейся обстановке удержать за собой хотя бы Крым.

Участь борьбы уже была решена.

Как говорило впоследствии официальное сообщение Штаба Главнокомандующего, «неизбежность оставления нами Крыма не явилась для командования неожиданной, и подготовка к эвакуации велась заблаговременно, еще в период нахождения русских войск в Северной Таврии».

Недаром Русская Армия не отдавала красным ни пяди родной земли. Перекопские позиции, укрепления Сивашского полуострова, Карпова балка стали местом (6–9 ноября) самых ожесточенных боев и достались красным очень дорогой ценой. Доблесть полков 1-го Армейского корпуса соперничала по-прежнему и здесь с самоотверженной лихой работой нашей конницы. Почти без пищи, среди продолжавшихся холодов Армия отходила, но отходила как Русская Армия – в руках начальников и в огне борьбы.

А что же было в эти дни в тылу?

Там спокойно спекулировали, брюзжали на голод, ужасались ежедневному падению бумажного рубля; как и всегда во время борьбы, там жили и были десятки тысяч военнообязанных, так или иначе уклонившихся от прямого участия в борьбе; там слишком верили в Армию, чтобы даже при тревожных вестях с фронта особенно беспокоиться за завтрашний день. Там слепо верили в неприступность перекопских позиций и с сожалением готовились к новой зимовке в Крыму, а не в просторе России. Но в общем об эвакуации или близкой возможности ее, при всей теоретической допустимости, в те дни одинокого единоборства нашей маленькой Армии с красными полчищами всей России никто и не помышлял.

Поэтому, когда войска с боями прошли Юшунь и эвакуация была объявлена тылу, там этому просто не поверили. Сразу стали говорить, что это чья-то крупная провокация; текст правительственного сообщения об эвакуации был взят под сомнение, пошли слухи об иных сообщениях, о том, что, по примеру 1919 года, будто бы «Слащев на Перекопе», и поэтому красные опять зазимуют у ворот последней пяди русской земли. Сердце сжималось от боли при мысли, что через несколько дней поля и берега прекрасной Тавриды будут отданы «разбойнику и вору».

Однако правительственное сообщение об эвакуации, объявленное 11 ноября 1920 года, прямолинейно говорило следующее:

«Ввиду объявления эвакуации для желающих офицеров, других служащих и их семейств, Правительство Юга России [10] Правительство Юга России было создано в Севастополе в апреле 1920 г. как Совет начальников управлений и преемник деникинского Южно-Русского правительства. Военные силы Правительства Юга России были преобразованы во В.С.Ю.Р. – Вооруженный Совет Юга России при Главкоме П.Н. Врангеле. Собственно название «Правительство Юга России» появилось в августе 1920 г., после того как оно заключило соглашение с верхушкой казачества Дона, Кубани, Терека и Астрахани. Председателем Правительства был назначен А.В. Кривошеин, добившийся международного признания от США (с выдачей кредита в 50 млн. долларов под будущие концессии на территории России), Франции, Польши, которая хотела самостоятельности Крыма. Всего за несколько месяцев Правительство смогло провести ряд реформ, однако эти преобразования в условиях военного времени уже мало привлекали население. Постоянные реквизиции сорвали не только аграрную, но и реформу местного самоуправления. В ноябре 1920 г. Правительство эвакуировалось из Крыма вместе с Армией. считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают приезжающих из пределов России. Недостаток топлива приведет к большой скученности на пароходах, причем неизбежно длительное пребывание на рейде и в море. Кроме того, совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не дала своего согласия на принятие эвакуированных. Правительство Юга России не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи как в пути, так и в дальнейшем. Все это заставляет Правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственная опасность от насилий врага, остаться в Крыму».

Тыл закипел сборами, укладкой, ликвидацией, раздачей, слухами и тревогой. Никто толком ничего не знал, но не было в то же время никакой паники, никакой измены, никакой открытой вражды. Только в Симферополе в связи с восстанием на заводе «Анатра» и с выходом из тюрем уголовного элемента была временно тыловая паника, сдержанная терцами генерала Агоева. Можно честно оказать, что наиболее общим чувством была какая-то томящая боль и грусть за такой неожиданно печальный исход героической борьбы, за безысходность на долгое время активной борьбы с большевиками, за то, что в правом деле победа осталась на стороне грубой, кровавой разбойничьей силы.