Андрей Жариков - Полигон смерти

В дороге я узнал, что на КП, в комнате, где были в момент взрыва бомбы Курчатов и Неделин, ударной волной сорвало и выбило дверь, и она одновременно ударила обоих. Игорю Васильевичу досталось больше и даже пришлось срочно позвать врача. Досталось начальнику полигона Енько и Князеву, которые находились вместе в комнате с открытыми окнами и наблюдали за взрывом.

Мы объехали несколько площадок, где стояла боевая техника. Всюду страшная картина: разбросаны исковерканные узлы танков и поломанные пушки, груды раскрошенного кирпича, тлеющие головешки…

Вскоре появилось еще несколько машин. Приехали Курчатов с учеными, Неделин, Енько и Гуреев. Из одной «Победы» торопливо вышел майор Соколов с дозиметром и что-то крикнул полковнику Гурееву — видимо, доложил о высоком уровне радиации. В. Л. Соколов временно исполнял обязанности адъютанта Бориса Суханова, сломавшего накануне ногу.

Полковники Бенецкий и Князев пересели в прибывшие машины, а мне было приказано возвращаться на «Победе» в городок.

В городок я добрался уже под вечер. Возле КПП меня встретили особист с женой.

— Слава Богу, живой! — бросилась ко мне небольшого роста его синеглазая супруга. — Там, говорят, жертвы есть. У нас здесь тоже едва беда не случилась…

Я узнал, что в подвальном помещении госпиталя ударной волной выбило двери, раскидало детей и только по чистой случайности никто серьезно не пострадал. Дети, приведенные в подвал рано утром, набегались, утомились и уснули на коленях своих мам возле теплых труб. Если бы они продолжали резвиться, могли бы получить ранения от выбитых досок и стекол. А так лишь некоторые ушиблись о стену.

Однако без потерь все же не обошлось. В те годы об этом официально не сообщалось, да и вообще говорить не разрешалось. Со временем факты искажались, а затем забывались. Так вот, на полигоне тогда случайно пострадали несколько солдат. И тем обиднее, что произошло это далеко от эпицентра, на открытой местности.

В населенном пункте Майское, недалеко от нашего городка, одна семья не покинула дом, как требовал офицер из службы безопасности. Во время взрыва обломилась старая доска потолка и концом задела висок девочки лет пяти шести. На место происшествия срочно выехал врач, но помощь девочке уже не понадобилась, она скончалась мгновенно.

Позже на полигоне говорили шепотом, как старая женщина в Майском, обливаясь слезами, проклинала всех, кто изобрел и испытывал в Казахстане «атомы смерти», покушаясь на самого Всевышнего.

В Семипалатинске и Усть-Каменогорске в некоторых домах были выбиты стекла, упали трубы, кое-где повреждены крыши.

Мой начальник был крайне недоволен:

— Где ты мотаешься? Тут, понимаешь ли, задают вопрос за вопросом: что горит, почему много дыма? Я спрашиваю у твоих офицеров, а они заверяют, что горючее на площадках не воспламенилось!.. Ничего они не видели!

— Да, — подтвердил я, — горючее из большого резервуара вылилось, но не воспламенилось. Образовалась лужа. Чтобы не въехал кто-либо в эту лужу, я поджег ее с разрешения полковника Бенецкого.

Это несколько охладило гнев Горячева. Мой доклад уже не требовался. О том, что испытание водородной бомбы прошло успешно, Курчатов уже доложил правительству, а все остальное — мелочь.

Голодный, уставший, с чувством неудовлетворенности собой, я пришел в свою квартиру и… о ужас! Штукатурка с потолка осыпалась, в стене по диагонали извилистая трещина. Однако моя квартира пострадала все же меньше, потому что она предпоследняя от стены, обращенной к Опытному полю. Зато в последней квартире, которую занимал полковник Князев, стена была выломана.

Были разбиты окна, двери, шкафы, зеркала и посуда в домах, обращенных фасадами к полю.

Более пригодной для жилья осталась квартира моего соседа Сердобова. В одну из двух его комнат я и переселился в тот же день, да так и остался жить там до конца службы на полигоне.

Василий Николаевич, убрав с пола свалившуюся с потолка штукатурку, лежал одетым на кушетке, до слез расстроенный.

— Что произошло? — спросил я.

— У меня катастрофа…

Оказалось, все сооружения, которые так долго и старательно готовились к испытаниям, оснащались сложнейшей аппаратурой, частично изготовленной самим Сердобовым, полностью разрушены. Но стоило ли из-за этого так убиваться? Причина объективная: мощность взрыва превысила расчетную, к тому же эпицентр сместился в сторону почти на три километра. Теперь мне ясно, почему от моих площадок ничего не осталось, кроме обожженной земли: они оказались в самом центре, над которым произошел взрыв. Но наш труд не пропал даром: мы узнали, на что способна водородная бомба.

— Ты прав, — сказал Сердобов. — Это научный вывод. И то, что за семьдесят верст наш жилой городок почти разрушен, факт для соответствующих выводов. Спирт нужен, — улыбнулся Василий Николаевич. — Если есть — давай, лечиться будем…

Я научился печь блины на электрической плитке, и пока занимался ими, Сердобов помыл запыленный стол, достал белую скатерть и раскрыл консервы.

А тем временем ученые-атомщики и командование тоже отмечали успешное испытание второй водородной бомбы в столовой для руководства. Еще до приезда на полигон изобретателей нового оружия и военных высокого ранга начальник отдела военторга подполковник Н.Ф.Баранков принял прибывшие из Москвы со скорым пассажирским поездом три спецвагона. Чего только не было в них: высшего сорта винно-водочные и прохладительные напитки, черная и красная икра, колбасы и сыры, которые никогда не появлялись даже в буфете Генерального штаба. Солдаты наловили в Иртыше стерлядь, из Алма-Аты самолетом доставлены фрукты. Поставщиком продуктов и алкогольных напитков было Министерство среднего машиностроения. Все списывалось по акту на исследования при атомном взрыве…

Бегая на Иртыш за водой, я слышал доносившуюся из спецстоловой для ученых и высшего командования плясовую музыку, сквозь занавески были видны пляшущие тени великих грешников перед Богом — изобретателей средств массового поражения людей. А тем временем по дороге солдаты везли на тачке три гроба, один из них маленький — для девочки в Майском. Шефская помощь.

Только я напек стопку румяных блинов, как ввалились веселые москвичи, офицеры моей группы. Полковник А. Н. Никулин поставил на стол бутылку спирта.

— Эту бесцветную жидкость, — сказал он, — мы получили для дезактивации котлов походных кухонь. Но все наши подопытные объекты уничтожены, и нам остается заняться дезактивацией лишь собственных «котлов»…

В тот осенний вечер мы даже спели «На диком бреге Иртыша». Нас не интересовало, кто и где изобретал водородную бомбу, мы даже не знали точно о мощности взрыва. Об Арзамасе-16, где уже в то время творили ученые и конструкторы термоядерного оружия, мы что-то слышали, об «отце» водородной бомбы заговорили позже, приписывая все заслуги одному А. Д. Сахарову. Но трижды Герой Социалистического Труда, академик, один из создателей атомного оружия Юлий Харитон в интервью для «Красной звезды» в мае 1992 года сказал определенно: «Сам А. Д. Сахаров утверждал, что наибольший вклад внесли Я. Зельдович и Ю. Трутнев, ряд других людей», не назвав себя.