Андрей Жариков - Полигон смерти

…С наступлением морозных дней москвичи уехали, и на полигоне стало опять немноголюдно, тихо и тоскливо. Взрыв водородной бомбы окончательно рассекретил существование нашего полигона. В ближайших городах, селах и аулах все знали, что в степи под Семипалатинском испытывается атомное оружие. Но — и только. Более широкими сведениями вряд ли кто располагал, потому что очень мало говорилось в печати о радиоактивном заражении и лучевой болезни. Люди еще не представляли той опасности, которая таится в грязном облаке, плывущем в голубом небе.

Было бы идеально, если бы жители ближайших к полигону населенных пунктов имели приборы индивидуального и коллективного контроля, знали бы о радиационном фоне точно так же, как о температуре и влажности воздуха. К сожалению, никто, включая и ученых, которые обязаны первыми бить тревогу, не проявлял обеспокоенности. Правда, определенные меры принимались, как, скажем, отселение жителей, но этого было недостаточно.

Нисколько не отрицая возможности радиоактивного заражения людей даже далеко от полигона (а самый близкий населенный пункт — Майское был не более чем в ста километрах от центра Опытного поля, и в его сторону никогда не уходило радиоактивное облако), я должен заметить, что уже в те годы имелись случаи необоснованной тревоги, позднее получившей название радиофобии.

Один из жителей Павлодарской области, находясь от района взрыва на расстоянии не менее двухсот пятидесяти километров, писал жалобу в Москву о том, что он «заболел от атомного взрыва». Якобы он увидал вспышку, потом услышал гром и сразу почувствовал головную боль, тошноту, слабость и с тех пор стал хворать. К больному выезжал главный терапевт нашего госпиталя полковник П.С.Пономарев и установил, что автор жалобы действительно недомогает, но нервным расстройством. Как можно принимать всерьез утверждения, что кто-то стал сразу же болеть лучевой болезнью, увидав на удалении сотен километров вспышку атомного взрыва?! Если такое возможно, то как же выжили работники полигона, неоднократно находившиеся в десяти — пятнадцати километрах от эпицентра взрыва? Что касается нервных, психических расстройств, то, по свидетельству того же военного врача Пономарева, среди солдат было несколько подобных случаев. Лечение одно: многочасовой сон, хорошее питание и отдых. Из госпиталя солдаты возвращались практически здоровыми.

На нас, офицеров-фронтовиков, полигонные страхи не действовали, и нервных расстройств не отмечалось. Мы воспринимали взрыв как удачный финал напряженной и сложной работы. И хотя непосредственное участие в испытаниях атомных и водородных бомб небезопасно, все же ходить в атаку, лежать под артиллерийским обстрелом или бомбежкой несравнимо страшнее.

Нет, не безумство храбрых, а явная недооценка опасности или недостаточная забота командиров и начальников того времени могли явиться причиной трагических случаев.

Однажды пятеро офицеров-специалистов пренебрегли высоким уровнем радиационного заражения местности и продолжали трудиться в поле, поскольку этого требовало руководство. В итоге у всех пятерых началась сильная рвота, головная боль — признаки облучения. А мой одногодок подполковник Валентин Титов, устанавливая вместе с командиром роты связи аппаратуру, заметил, что радиоактивное облако, расползаясь по небу, надвигается на них. Быстро отправив солдат на грузовой машине в чистую зону, они, завершив работу, тоже поторопились уехать на маленьком открытом «газике», но у автомобиля забарахлил мотор. Офицеры и водитель, побросав все, пустились наутек. Бежали более пятнадцати километров, а облако все ползло по небу. Лишь случайно их заметила возвращавшаяся с поля на грузовике группа и вывезла из опасной зоны.

Досадно не то, что офицеры оказались в трудном положении — к этому Валентину Сергеевичу, например, было не привыкать, он с первого и до последнего дня войны находился на фронте, — а то, что никто о них потом не побеспокоился, не проверил состояние здоровья.

А как расценивать, скажем, тот факт, что на полигоне проходили регулярный медицинский контроль только по особому списку? В нем не значилась ни моя фамилия, ни Сердобова, ни Титова, ни многих других, хотя по роду служебной деятельности мы выезжали на Опытное поле сразу же после взрыва атомных бомб.

Минуло много лет, прежде чем мне удалось побеседовать с бывшим главным терапевтом госпиталя полковником П.С.Пономаревым. Я упрекнул его, что за три года службы на полигоне мне ни разу не довелось пройти диспансерный осмотр, сдать кровь на анализ. Петр Сергеевич тогда и раскрыл ту «тайну»: медицинский контроль был, причем весьма тщательный, но… по особому списку.

И уж конечно, не было постоянного медицинского контроля в подразделениях строителей. Никто не беспокоился о здоровье членов семей офицеров и жителей из ближайших населенных пунктов. Быть может, не было оснований для тревоги? Как говорится, слава Богу, что с нами ничего не случилось, равно как и с теми, кого опекали доктора.

Зима на полигоне — время отпусков и работы в кабинетах по планам НИР. Поскольку отпуск за 1955 год я уже использовал, то попросил у командования положенный месяц на сдачу кандидатских экзаменов. Получил полных тридцать дней без денежной компенсации.

Летим до Павлодара вместе с подполковником-особистом и его женой. Он расстался не только с полигоном, но и со службой в органах КГБ насовсем.

— Сожалеете? — спросил я у его жены, сидевшей рядом в глубокой задумчивости.

— Очень, — ответила она, как мне показалось, с иронией. — Мы хлебнули здесь всего вдоволь: я родила неполноценного ребенка, а муж потерял свои былые супружеские достоинства…

Муж не слышал разговора.

— А что с ребенком?

— Замедленное развитие и не растут волосы, — ответила она и перешла на шепот. — Видите, возле мужа сидит пара. Военный техник с женой. У них мальчик тоже безволосый и голова в волдырях…

— Может, это по другой причине? — усомнился я.

— Кто знает, — не возразила она. — Во всяком случае, нам досталось не лучшее время. Жили сначала в землянке, снабжение отвратительное, летом невыносимая жара, гнус, комары, а зимой лютые морозы. Скука. Клуб-то недавно построили. А как мы, женщины, боялись демобилизующихся солдат! Некоторые из них служили еще в войну, по пять лет без отпуска, взрослыми мужиками уже стали, мало ли чего кто-нибудь из них удумает… Словом, намучились, теперь вот увольняют: отняли здоровье и катись… А куда с его профессией возьмут? Образование — незаконченное среднее и курсы. С политработниками тоже не считаются. Написал командир автобата какую-то докладную на зам. начальника политотдела, и того мгновенно вызвали в Москву, понизили в звании и уволили. Видишь ли, он что-то не так сказал клубной работнице — жене комбата. Хорошего полковника ни за что наказали. А у него двое маленьких детей…